рано.
— Соблюдение тайны — это абсолютная необходимость, — признал Карев, по-прежнему видя перед собой лицо Афины. — Это значит, что мы с женой должны будем исчезнуть?
— Да нет же! Совсем наоборот. Ничто не привлекло бы внимания промышленного шпиона так быстро, как ваше исчезновение отсюда и появление, скажем, в наших лабораториях на Перевале Рэндела. Мы с Мэнни считаем, что лучше всего вам с женой и дальше вести нормальную жизнь, как будто не произошло ничего чрезвычайного.
Обычные врачебные осмотры, о которых никто не будет знать, вы сможете проходить здесь, в моем кабинете.
— Значит, я должен делать вид, что не закрепился?
Баренбойм внимательно разглядывал свою правую руку.
— Нет, — сказал он. — Вы должны именно делать вид, что закрепились (до чего ужасное выражение!). Не забывайте, что ни о каком закреплении нет и речи. Вы останетесь биологически исправным мужчиной, однако безопаснее вам начать пользоваться депиляторами для лица и вообще, вести себя так, как положено остывшему.
— Ах. вот оно что, — ответил Карев, удивленный силой внутреннего протеста, который все это у него вызвало. Ему невероятно повезло получить предложение бессмертия безо всяких связанных с этим ограничений, что еще несколько минут назад было нереальной мечтой, и все же он содрогнулся от такой малости, как уничтожение внешних признаков мужественности. — Конечно, я соглашусь на все, но сети это новое средство такое хорошее, то не лучше ли делать вид, что я не получил укола?
— При других обстоятельствах — да. Однако я догадываюсь, что большинство друзей знает о вашем отношении к уколам. Верно?
— Похоже, так.
— Значит, их удивит, если ни с того, ни с сего Афина станет бессмертной, а вы внешне нисколько не изменитесь.
Вы же знаете, как трудно женщине скрыть факт, что она сделала укол.
Карев кивнул головой, вспомнив, что только женщины являются действительно бессмертными созданиями природы, ибо только они могут принимать биостаты, не уничтожая при этом свою половую систему. Побочное действие этого лекарства заключалось в том, что оно идеально регулировало производство экстрадиола, создавало ореол вызывающе цветущего здоровья, оптимальное самочувствие, о котором прежде женщины могли только мечтать. Карев представил себе Афину в этом состоянии божественного совершенства, сохраненном навсегда, и мысленно выругал себя за то, что тянет с решением.
— Я вижу, что не успеваю за ходом вашей мысли, господин председатель. Конечно, вы захотите обсудить это с моей женой?
— Решительно нет. До сих пор я не имел удовольствия познакомиться с ней, и, хотя из ее психотеки следует, что она женщина надежная, лучше, чтобы пока мы друг друга не знали. Ваша домашняя жизнь должна идти как обычно, без всяких изменений. Понимаете?
— Я должен сам все это объяснить ей?
— Именно так. Втолкуйте, насколько важно соблюдение тайны, — сказал Баренбойм и посмотрел на Плита. — Думаю, что мы можем доверять нашему Вилли, правда, Мэнни?
— Я тоже так думаю.
Плит кивнул головой и пружинисто подскочил на стуле. Покрасневшие белки его глаз блестели в утреннем свете, а золотая сигара на груди сверкала.
Баренбойм одобрительно щелкнул языком.
— Значит, решено. Мы только хотели бы, чтобы сразу после укола вы прошли контрольные исследования на Перевале Рэндела, и легко найдем причину, требующую визита ревизора в лабораторию биопоэзы. Таким образом тайна будет сохранена.
Карев искренне улыбнулся.
— Это колоссальное научное достижение, настоящий перелом. Вы не могли бы рассказать мне…
— Нет, Вилли. Это запретная тема. Как вы знаете, биостатические соединения по своей природе вредят андрогенам. Это физическое правило лежит в основе гипотезы Вогана, что неизменность клеток — другими словами, потенциальное бессмертие — исключает сохранение мужских половых черт. Нам удалось победить — точнее, обойти — это действие, но я считаю, что вам лучше знать как можно меньше о научной стороне вопроса. Мы обозначили это новое средство шифром Е.80, но даже эта информация вам не нужна.
— А может ли мне что-то грозить в связи с этой попыткой? — осторожно спросил Карев.
— Может, вас постигнет только некоторое разочарование, ибо до сих пор мы не проводили проб в полном масштабе. Думаю, однако, что вы это переживете. Мы предлагаем тебе это не даром, парень, надеюсь, ты позволишь мне называть тебя на ты?
— Но я вовсе…
— Хорошо, хорошо, — прервал его Баренбойм, махая пухлой рукой. — Ты совершенно верно ставишь вопрос, что ты с этого будешь иметь. Если я вижу, что кто-то из моих служащих сыплет деньгами, то задаю себе вопрос, что он делает с моими. Понимаешь?
Загнутые вверх уголки губ Плита поднялись еще выше, и, следуя его примеру, Карев улыбнулся.
— Это хорошо, — признал он.
— То, что я скажу сейчас, понравится тебе еще больше.
Как ты знаешь, в последнее время мы ввели в бухгалтерии много новых методов. Согласно моей двадцатилетней ротационной системе, главного бухгалтера через три года ждет понижение в должности, но в связи с недавними процедурными новшествами он готов ускорить этот переход. Через неполный год ты мог бы занять его место.
Карев сглотнул слюну.
— Но ведь Уолтон отличный бухгалтер, — сказал он. — Я бы не хотел сталкивать его…
— Вздор! Уолтон работает у меня более восьмидесяти лет и, уверяю тебя, не может дождаться, когда снова окажется внизу лестницы и начнет карабкаться вверх — ступенька за ступенькой. Он делал это уже трижды и ничто не доставляет ему большего удовольствия!
— В самом деле?
Карев отогнал от себя мысль, что по правилам ротационной системы он тоже в конце концов будет вынужден отказаться от должности руководителя. Он чувствовал, как золотые столетия стелятся перед ним мягким бесконечным ковром.
Зная, что его посещение кабинета председателя не избегнет внимания большинства служащих, Карев поборол искушение пораньше уйти с работы и поделиться новостями с Афиной. «Часы работы — без изменений», — мысленно сказал он себе и сидел, прикованный к столу, отдаваясь свободному течению мыслей, от которых порой кружилась голова. Было уже довольно поздно, когда он вспомнил, что обещал Афине приехать ровно в пять и помочь подготовиться к небольшому приему, который она сегодня устраивала. Взглянув на циферблат, вытатуированный на запястье, кожа в пределах которого изменяла положение частиц пигмента в зависимости от передаваемых сигналов времени, он понял, что на дорогу до дома ему оставалось неполных полчаса.
Когда он выходил из конторы, сидящая у стола с административным компьютером Марианна Тоун подняла голову и посмотрела на него.
— Уходишь раньше, Вилли? — спросила она.
— Немножко. Мы устраиваем сегодня прием, и я должен принять в нем участие.
— Приходи ко мне и устроим настоящий бал, — предложила Марианна с улыбкой, но серьезно. — Будем только ты и я.
Она была высокой полноватой брюнеткой с широкой в бедрах фигурой и разочарованным взглядом. На вид ей было лет двадцать пять.
— Только ты и я? — повторил Карев, уклоняясь от ответа. — Вот не знал, что в душе ты такая обычная.
— Я не «обычная», а ненасытная. Так что скажешь, Вилли?
