довоенного и послевоенного времени, так и не понял, что отсутствие в протоколе Политбюро от 19 августа 1939 г. и в «особых папках» каких-либо сведений о тайных сталинских замыслах нападения на Германию, а также отсутствие подписей Сталина и Жукова на таком, по словам Волкогонова, «разительном» документе, как «Соображения по плану стратегического развертывания сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками» по состоянию на 15 мая 1941 г. (и не только на этом, но и на других важнейших документах), — это еще не аргумент, тем более решающий, в споре с В. Суворовым.
В отличие от своих маститых оппонентов, В. Суворов понял, хотя и не занимался специально, механизм власти сталинского режима, основной принцип деятельности Сталина в политике — по возможности не оставлять документов, не оставлять следов, окружать правду «батальонами» лжи.
Многозначительные свидетельства советских военачальников о том, как принимались решения по военным вопросам, выше уже приводились. Уж если столь мало знали такие люди, как заместитель начальника Оперативного управления Генерального штаба Красной Армии генерал-майор А.М. Василевский, имевший непосредственное отношение к разработке оперативных планов накануне войны («Соображения по плану стратегического развертывания...» написаны его рукой)[29], то вполне закономерно предположить, что нижестоящие знали еще меньше о стратегических замыслах Сталина, более того, порой недоумевали по поводу «нелогичных» действий своего руководства. Историк В.Д. Данилов привел в своей статье весьма характерное свидетельство К.К. Рокоссовского, накануне войны освобожденного из тюрьмы и назначенного командиром 9-го механизированного корпуса в Киевском особом военном округе: «Последовавшие затем из штаба округа распоряжения войскам о высылке артиллерии на полигоны, находившиеся в приграничной зоне, и другие нелепые в той обстановке указания вызывали полное недоумение. Судя по сосредоточению нашей авиации на передовых аэродромах и расположению складов центрального подчинения в прифронтовой полосе, это походило на подготовку прыжка вперед, а расположение войск и мероприятия, проводимые в войсках, ему не соответствовали... Во всяком случае, если какой-то план и имелся, то он явно не отвечал сложившейся к началу войны обстановке»[30].
Таким образом, утверждать, что Советский Союз не готовился к войне против Германии в 1941 г. только на основании отсутствия официального «решения на начало войны со стороны советского политического руководства и правительства, в соответствии с которым СССР первым бы приступил к приготовлению к войне, первым бы провел мобилизацию, сосредоточение и развертывание войск на наивыгоднейших рубежах», как это сделал Ю.А. Горьков, по меньшей мере, преждевременно. Тем более в этой же статье он сообщает весьма примечательный факт, что в предвоенное время оперативный план «разрабатывался в единственном экземпляре, на утверждение докладывался только лично Сталину и Молотову»[31].
В советское время историки не только не имели доступа к секретным материалам партийных и государственных органов, но и воспитывались на строгом соблюдении принципов партийности и классового подхода. Это предполагало следование той интерпретации событий, которая была заложена в самих источниках. В результате в трудах историков воспроизводилась идеология и логика документа. Основная трудность в преодолении советского историографического наследства заключалась в том, чтобы научиться вскрывать подлинный смысл событий, которые по-своему отражали оставшиеся документы советской эпохи — секретные и несекретные. Надо отдать должное В. Суворову, проявившему себя в книге «Ледокол» как историк-разведчик, сумевший раскрыть главную тайну советской военной политики и истории. Сделал он это, опираясь в основном на опубликованные советские источники, которые были им сопоставлены, переосмыслены, очищены от идеологической маскировки и маркировки.
Весьма примечательно, что к выводу о подготовке в 1939 — 1941 гг. активного вступления СССР в мировой конфликт пришли и другие историки. Прежде всего, следует назвать имена Я. Замойски (Польша) и И. Хоффмана (Германия). Статья Я. Замойски «Черная дыра», сентябрь 1939 — июнь 1941 г. (К вопросу о политике СССР в начальный период конфликта)» опубликована в 1994 г., но подготовлена намного раньше, к международной конференции историков в апреле 1990 г. в Москве[32] . Убедившись в том, что действия Советского Союза в тот период «не укладываются в какое-то логическое целое», не зная еще многих документов, в последующие годы опубликованных в России, автор пришел к выводу, что нижеперечисленные решения свидетельствуют о подготовке СССР к наступлению.
Это:
1. Назначение Г.К. Жукова на пост начальника Генерального штаба как победителя на Халхин-Голе, отлично показавшего себя (хотя не без критики) во время январской штабной игры.
2. Нарастающие пополнения частей в западных округах, но еще не в мобилизационном порядке.
3. Огромная программа военного производства и перевооружения РККА, результаты которой были реализованы только в 1942 г. (с учетом достижений немецкой авиации).
4. Передвижение пяти армий (16, 19, 21, 22, 25-й) из глубины страны на запад, но не в пограничные зоны, что важно с оперативной точки зрения.
5. Создание на Украине сильного оперативного кулака из 60 дивизий с тенденцией дальнейшего его укрепления.
6. Реорганизация четырех стрелковых дивизий Киевского округа в горные (Украина в основном равнинная, а перед ней — горное направление на стыке Чехословакии, Австрии с выходом к центральным, жизненно важным регионам Германии — направление, известное из Первой мировой войны). В Киевском округе формировался также воздушно-десантный корпус, инструмент необоронительного применения.
7. Разоружение укрепленных районов на старой границе.
8. Широкое строительство аэродромов вблизи западной границы и массовый подвоз туда авиабомб, что могло означать их подготовку для наступления.
9. Передвижение военных складов по личному решению Сталина на запад, что впоследствии оказалось крупной ошибкой, но что вполне понятно и правильно при наступательном варианте планируемых операций.
10. Выступление Сталина перед выпускниками военных академий 5 мая 1941 г. (
11. 6 мая Сталин становится главой правительства, что могло означать многое, в том числе и резкий поворот в сторону уступок перед Германией, но прежде всего означало, что СССР входит в период крупных и опасных решений — решений, рассчитанных на успех.
Я. Замойски сделано также важное замечание о «молчащих источниках», в которых отсутствует какая-либо информация о стратегических замыслах Сталина. В частности, акцентировано внимание на прозрачности и многозначительности многоточий в воспоминаниях Г.К. Жукова — «
В этом же направлении в своих исследованиях двигался и историк И. Хоффман, долгие годы проработавший в Институте военной истории во Фрайбурге, который пришел к выводу о том, что «Сталин заключил пакт 23 августа 1939 г., чтобы развязать войну в Европе, в которой он сам с 17 сентября 1939 г. принимал участие как агрессор... Военные и политические приготовления Красной Армии к нападению на Германию достигли кульминации весной 1941 г.»[34].
В статье Хоффмана, опубликованной в журнале «Отечественная история», содержатся дополнительные доказательства агрессивности намерений СССР. Во-первых, он приводит два очень важных факта: «Заключение нами соглашения с Германией, — сообщал Наркоминдел 1 июля 1940 г. послу в Японии, — было продиктовано желанием развязать войну в Европе». А в телеграмме советским послам в Японии и Китае 14 июня 1940 г. говорилось: «Мы бы пошли на любое соглашение, чтобы обеспечить столкновение между Японией и Соединенными Штатами».
Во-вторых, в допросах военнопленных советских офицеров, хранящихся в немецких архивах, он нашел подтверждения тому факту, что действия Красной Армии на границе с Германией перед 22 июня 1941 г. действительно были окутаны тайной, смысл которой понимали далеко не все.
