мясницкое хеканье. Эти хищные звуки существенно придали им скорости. Воображение услужливо нарисовало сцену из фильма ужасов, творившуюся внутри сарая. Выскочив за ворота, Саша и Ирка тут же углубились в лес, сразу взяв приличный походный темп. Откровенно говоря – почти побежали…
Все-таки было в их бегстве, отступлении или, скажем, сматывании удочек нечто забавное. Саша сам не понимал, что его забавляет, вот бегут, спасаются от людоеда, укататься можно, описаться от хохота…
Конечно! Некая нарочитость, едва уловимый, но явственный привкус розыгрыша, вот что его настораживало. Потом, задним числом он это понял и поулыбался в душе, но тогда они еще искренне верили в людоедство Демьяна. Отсюда – скорость.
Обратный путь показался им обоим короче. Лес, лес и лес. Ну и что? Вполне обычная растительность для определенной климатической зоны. Дед-людоед в отдалении тоже представлялся не таким уж и страшным, заряженные ружья за плечами придавали уверенности. Это постепено стало казаться даже романтичным: вдвоем, с ружьями, с людоедами за плечами, затерянные в тайге, как в экзотических джунглях. Словно в детских книжках про приключения: герои мужественно идут навстречу опасности, двигаясь таким образом к счастливой развязке.
Да едят их мухи, эти джунгли! Тот же лес, только с парниковым эффектом, обеспечивающим повышенное гниение и изобилие микробов. По сути, в тайге лучше. Прохладнее и здоровее. Вон солнышко проглядывает сквозь тучки, припекает по летнему времени, вот деревья протяжно переговариваются, птахи щебечут, насекомые гудят, земноводные квакают. Благодать, если присмотреться… Природный таежный покой, нерушимый и вечный. Настолько девственные места, что их и безлюдными не назовешь. Просто не может быть здесь никаких людей, по определению не может быть никогда.
Никаких людей, никаких людоедов, никаких опасностей… Ничего и никого…
Ирка тоже раскраснелась от ходьбы, улыбается про себя чему-то… Даже удивительно, как быстро сменилось у них настроение с минуса на плюс. Пожалуй, Саша тогда в первый раз обратил внимание, как быстро и неожиданно здесь меняется настроение. Оно всегда меняется, настроение – штука скользкая, но не таким же галопом! Еще одно непонятное местного разлива?
Убедившись, что их никто не преследует с прямыми намерениями сожрать, они окончательно успокоились. Пошли медленнее. Часто делали привалы и с удовольствием, со вкусом занимались любовью. В самом плотском, откровенно физиологическом значении этого слова, которое ничего не скрывает и не объясняет.
Вот тут уже все шевелилось, если сказать коротко, не углубляясь в анатомические подробности. Разобрало по-настоящему. Сексуальная оргия без отрыва от марш-броска. Надо признать, что такого в его жизни еще не случалось…
Да, нравилось. Хорошо было. Даже удивительно, как хорошо ему было с этой розоватой девчонкой, почти своим парнем, не отвергающей бисексуальности на безрыбье, думал Саша. Хотя, казалось бы, не время и даже не место!
А что такое любовь, если разобраться?
Что такое любовь?
Он вспоминал свою последнюю встречу с Леной. Отчетливо помнил, до мельчайших подробностей. Во-первых, потому что она была последняя. А во-вторых, потому что просто не мог забыть. Даже не мог утверждать, что хотел бы забыть, вот в чем вся странность ситуации…
Ближе к полудню они вышли из подъезда и пошли по улице. После теплой кровати на улице показалось холодно, хотя погода была обычная для начала апреля. На несколько градусов выше нуля. Зима закончилась, и дальше – все выше и выше. Подобная перспектива всегда обнадеживает.
Она взяла его под руку.
– Ты приходи, если что, – сказал Саша.
– Если что, приду, – сказала Лена. – А если – что?
– Ну, если прогонит тебя твой благоверный, например.
– Приглашаешь, значит. А вот возьму и приду. С вещами. Сам потом не обрадуешься…
– Приходи, там посмотрим, – ответ почти искренний.
Что не обрадуется – это точно!
С неба моросило мелкими, как пыль, брызгами. Низкие свинцовые тучи затянули все. Эти тучи были вчера, и позавчера, и, казалось, были всегда. Целую вечность что-то моросило или накрапывало. Такая погода. Такая весна. Недоразумение природы. Или – недоумение?
Компания молодежи, кучковавшаяся с пивом у скамейки, смотрела им вслед. Не оборачиваясь, Саша чувствовал на себе эти взгляды. Выпрямил спину как можно более независимо. Пусть смотрят и даже завидуют.
Их мысли понятны. Подъездный кобелизм, что же еще! Обратили внимание, разумеется. На Ленку всегда обращали внимание. Всегда, везде и в любой компании. К этому надо было привыкнуть. Он привык. Уже давно. Даже слишком давно.
– Это еще кто кого прогонит, – сказала она, независимо вздергивая подбородок. От этого резкого движения ее светлая, искусственно собранная в волнистые кудри грива красиво рассыпалась по плечам. Глаза у нее сейчас были серые. В плохую погоду они всегда были серыми, а когда небо голубело, они тоже становились почти голубыми. Мимикрия. Повышенная приспособляемость к окружающей среде. Сколько он уже ее знал? Лет шесть… нет, семь, наверное. Не меньше. А может больше. Считать неохота. Чтобы не испугаться.
Уложить ее в постель оказалось делом нетрудным, он сам удивился, как легко ему удалось затащить такую красавицу в свою неряшливую холостяцкую хату, оставшуюся ему в полное владение после смерти матери. Через неделю знакомства она пришла к нему и осталась на ночь. Тогда он почувствовал себя победителем. Пожалуй, только тогда и чувствовал…
Какое-то время они жили вместе, почти жили, она почти жила у него, так точнее. Месяцев около четырех. Лучшего секса у нее в жизни не было, призналась она потом. И на удивление скоро вышла замуж. Не за него. Они в первый раз тогда крепко поссорились. Когда любимая женщина выходит замуж не за тебя – вполне законный повод для ссоры, это понятно.
Через несколько месяцев она сама подкараулила Сашу перед подъездом и снова запрыгнула к нему в постель. Как рассказала, ее муж был генеральным директором собственной фирмы. Нужно же как-то устраиваться, убеждала она его, искренне округляя глаза. Ревнует? А чего ему ревновать? В постели супруг – не предел мечтаний, мягко говоря. Просто человек обеспеченный и положительный.
Вот муж на нее и положил. Вскоре после свадбы. Впрочем, за дело. Не нужно было заводить романы с его же сотрудниками. Есть любовник Кукоров – и хватит, надо меру знать, злорадствовал Саша в душе.
– Ты удобный, – призналась она ему как-то раз.
– Как разношенные ботинки? – уточнил он.
– Как родственник, – сказала она. – Как брат, например.
Разговор этот был в постели. Значит, инцест. По-родственному. Саша тогда на нее обиделся. А чего обижаться, если вдуматься? В старых ботинках удобно и можно шлепать по любой грязи. Не жалко…
Пройдя двор, они пошли к ее зеленому, сверкающему полировкой «Мерседесу», тщательно обходя большие серые лужи. Серые лужи под серыми тучами. Когда-нибудь в этом городе будет солнце?
По дороге наскоро, одним мазком поцеловались. Губы у нее были мягкими, теплыми и очень родными. Инцест? Мягкий, родственный поцелуй после трех часов здорового спортивного секса. Все нормально. Все хорошо. Все как надо. А кому это надо?
Мимо расхлябанно прошагал ссутулившийся, запакованный в плеер подросток. Покосился в их сторону.
– Педик, – сказала Лена.
– Почему педик?
– Потому что. На машину посмотрел, а на меня нет.
– Молодой еще. Таких, как ты, у него еще будет много. А такой машины, возможно, никогда не будет.
– Все равно педик, – сказала Лена. – А ты гад.
– Тогда ты – Мерилин Монро.
В их разговорах это было ругательство, понятное только им двоим.
