Из Брянска в августе я отправился вместе с Мефодием и Блондином на последний в своей жизни рок — фестиваль. Мы ехали по трассе до Курска, затем до Харькова, и уже оттуда — электричкой, автобусом, и еще 10 километров пешком по пшеничным полям. Собралось там человек сто. Не очень много, и тем было лучше. Село, вблизи которого это все происходило, называлось Балаклея, а сам фест носил громкое название: 'Русский рок против капитализма и мондиализма'. Шли по полю в окружении каких-то панков и пили спирт прямо из горла пластиковой бутылки. Стася тогда уже почти разругалась с Непомнящим и шла со мной рядом, не очень довольная жизнью. Я, пребывая в очередной депрессии, разговаривал с ней и, тупо уставившись в землю, случайно на ходу углядел бок боевой гранаты Ф-1. Наверное, она лежала здесь с времен войны, или с каких-нибудь учений. Лимонка была утрамбована в землю прямо посреди дороги. Я попросил у народа нож, и, сосредоточив разъезжающийся от спирта взгляд, начал её выкапывать. Непомнящий заставил панков залечь в пшеницу, метров за двадцать. Напротив меня сидела просто чумовая — черноволосая в цвет 'воронье крыло', с магически возвышенным взглядом арабской гордой шахидки, худющая девушка Стася. Мы были с ней втроем. Наедине. Я, она, и эта самая граната. Стасе, кажется, тоже было всё равно, как всё тут сейчас закончится. Я ковырял Лимонку, прилагая определенные усилия — все же это была дорога. И вынул полностью из земли, минуты через четыре. Такая вот русская рулетка. Хрен знает, зачем это было нужно. На гранате была сорвана чека. Всё уже радикально приржавело. Навстречу по этой же дороге, откуда-то из леса мчалась БМВ. Мы остановили её, я спросил у мужика:
— Далеко здесь до милиции?
— Километров пять — семь.
— Отвези туда это, — предложил я, протягивая в разжатой ладони лимонку.
Колёса резко взвыли, перепуганный мужик оставил за собой только столб пыли. Мы утопили её в глубоком ручье. От греха подальше.
Фестиваль ничем особым не запомнился. Всё, как всегда. Самогон, песни у костров, купание голышом и беспорядочный секс в узенькой речке с кристально чистой водой. Мы её же пили, и на ней готовили. Никто не отравился. По нынешним временам встретить в природе столь чистый естественный водоём — большая редкость. Все же Балаклея лучше, чем злосчастная Оскольская Лира с её пьяными ментами и местными гопниками. Через день я был уже дома, в Брянске.
Боксёр сыграл свадьбу с Зайкой на своей родине, в Калужской области, куда нацболы приехали в одинаковых чёрных наглаженных брюках и белых рубашках без галстуков. Брянское отделение НБП походило, скорее, на преступную бандгруппировку каких нибудь бутлегеров или хозяев подпольного казино где-нибудь на окраине Чикаго тридцатых годов. Толпа уже довольно взрослых, здоровенных, лысых и пьяных придурков громко прыгала и бесилась под 'Инструкцию по выживанию' Неумоева:
Сразу в этот же день женился Мефодий. Его избранницу звали Лето. Она была против того, чтобы мы с Боксёром были на их свадьбе, поэтому выбрала тот же самый день. У нее была своя квартира и две борзые псины. Жутко худые. Мефодий ушел глубоко в себя, Лето его мучила, и любовь дурацкая его постоянно душила. Ни один из двух браков обоих моих музыкантов не продержался дольше года. Впрочем, я и сам не стал исключением. Наверное, это была наша, пока всё еще общая на всех троих, карма.
3. Погляди на небо
В один из дней позвонил Боксёр и сообщил, что нас пригласили на радио. Это была 'Европа плюс Брянск' — вместе с какими-нибудь песнями, для интервью и прочего. Я удивился, вечером мы встретились и прогулялись до Телецентра. 'Какого хрена кому-то мы могли понадобиться на этом самом радио?' — витали разные глупые мысли. Мы выпили по бутылке пива и закурили. Из ворот вышел кудрявый черноволосый парень с зияющими пустотами вместо передних зубов.
— Я тут делаю программу про музыкантов.
Довольно пошлая передача в прямом эфире, с дебильными вопросами дебильных радиослушателей закончилась через час. Вопреки большим просьбам не трогать политику и философию, в частности, НБП и Дугина, ведущий сам, однако, постоянно переходил именно на эти больные темы, словно и поговорить было больше не о чем. В перерывах звукорежиссер включал наши песни, уж не знаю, ради чего все это было затеяно. Звонили в основном какие-то уроды, выражали протест по поводу самого нашего появления в эфире. По поводу того, что радиостанция пустилась в крайности, пригласив откровенных провокаторов и экстремистов. Происходящее было сильно похоже на подставу, но даже если это было и так, ни хрена у них не вышло. Скорее, кто-то сильно пожалел, что нас вообще туда заволокли, на это сраное радио. Выходя, Роман предложил закрепить знакомство визитом ко мне в гости, под предлогом того, что у него жена очень любит все эти радикально-политические темы, и сама много об этом знает. Конечно, в тот момент само наличие в этом Брянске автономно существующих людей, увлеченных Традицией и революцией, вызывало у меня определенное любопытство. Через пару дней Роман и его жена Викуша посетили мой дом с дружественным визитом. Продолжением знакомства я оказался шокирован просто навзничь, однако, как и полагается истинному экстремисту, я был твердо убежден в том, что крайности нужно любить. И не просто любить. Крайности нужно беречь и лелеять. Нежно и трепетно.
Викуша в прошлой жизни была летчиком Люфтваффе по имени Курт. Как раз над Брянщиной её сбил какой-то русский ас. Роман был, соответственно, женой летчика. Высший разум, однако, дико напортачил. В следующей жизни летчик великой и непобедимой до поры до времени германской армии и его супруга стали простыми брянчанами. Познакомились в кружке Космонавтики. Вика не на шутку увлеклась авиацией — даже научилась летать на самолете. Она ненавидела свое тело и всегда представляла себя мужчиной. Эта чудовищная проблема заставляла Викушу специально ходить в бассейн, чтоб любоваться телами барышень, и вспоминать в эти редкие мгновенья утраченные ощущения прошлой жизни. Викуша искренне ненавидела окружающий её мир ненавистью всех фашистских оккупантов, зверствовавших на Брянщине в годы войны. Площадь Партизан Викуша именовала не иначе, как 'Площадь террористов'. Больше всего её увлекало небо: парашюты, парапланы, самолёты. Позже она купила шикарный чёрный мотоцикл и круто рассекала по центру города. Ну, чем не немец Курт, загляденье сплошное! И только небо, небо, небо.
В НБП я её взять не рискнул, даже не предложил — а отправил сначала в РОС, а затем в дугинскую Евразию. Поскольку Дугину, по моему глубокому убеждению, Викушкины внутренние миры были гораздо ближе. Сам Александр Гельевич в молодости, бывало, в Питере, накануне выборов в Госдуму, всю ночь медитировал с учениками на разрезанное яблоко. Оппонентом был какой-то местный яблочник. Член партии «Яблоко». Зашедший Лимонов так и не сумел поднять с кресел временно отошедшего в мир иной геополитика: 'Ну надо же ехать на встречу, Александр Гельевич, опаздываем!'.
Сейчас Дугин — один из советников Президента и ключевой стратег внешнеполитического курса страны. С директором ФСБ лазят вместе по горам, как немецкие конспирологи из тайной организации 'Наследие Предков'. И дружно седлают тигров, как итальянский барон Эвола.
Роман с Викушей одними из первых в стране соорудили сайт, основным объектом своего преклонения обозначив Президента. Кругом был один и то же главный персонаж: Путин и руны. Путин и Валькирии. Путин и свастика. Путин и стихи о Путине. По сценарию, наверное, их должны были заметить и
