– Только не тыкай его сразу ножом в живот, – прошептала я, – в тюрьму не хочу и тебе не советую.
Подруга кивнула. В коридорном полумраке ее глаза лихорадочно сверкали – она опять смахивала на нервного оборотня. Когда Тайка чего-то или кого-то боится в темноте, у нее глаза светятся. Честное слово, я не вру!
На лестнице послышались шаги, они приближались и замерли у нашего порога. Затем обладатель проклятых жигулей сделал попытку позвонить. Он пару раз безуспешно ткнул кнопку не работавшего в следствии потопа звонка, затем попробовал постучать, но дверной дерматин и этого не позволил, тогда незваный гость, как следует, толкнул дверь и она, разумеется, отворилась.
– Есть кто-нибудь?
Едва он переступил порог, как моя рука автоматически, будто отдельно от меня, со всей силы опустила молоток ему на голову. А потом еще разок. Как подкошенный, дяденька свалился на пол.
– Ты его не убила? – пошептала Тайка.
– Не знаю.
– Давай втащим его в квартиру, а то ноги наружу торчат, а там посмотрим.
Отложив холодное оружие, мы взяли дяденьку с двух сторон подмышки и поволокли в комнату. Он оказался вовсе не тяжелым – росту небольшого, довольно худенький, одно удовольствие таких дяденек по полу возить.
– Ты уверена, что он был один? – деловито сопела Тая.
– Ну, из машины, по крайней мере, вышел только он, может, в жигулях кто-нибудь и остался.
– Это плохо… давай, клади его.
Мы аккуратно перевернули дядю на спину.
– Надо пульс у него пощупать, или дыхание послушать…
– Ты лучше посмотри, не раскроила ли я ему черепугу.
Отчего-то трогать за запястье или прикладывать ухо к груди неподвижно лежащего на полу человека совсем не хотелось. Прямо и не знаю, почему.
– Кровь на голове есть, – доложила Тая, – только не пойму, из пробоины льется или просто кожа рассечена?
Собравшись с силами, я потрогала его шею. Пульс был. Тайка встала с колен и куда-то собралась.
– Ты куда это?
– Скотч принесу.
– Зачем?
– Навряд ли в доме найдутся веревки, а господина надо же чем-то связать, нейтрализовать.
Дельная мысль. Пока она искала скотч, я разглядывала нашу жертву. Ботинки обычные, брючки черненькие, куртка невзрачная, а что под курткой не видать. Лицо, как лицо, волосы светлые… так себе волосы, усишки скучненькие, и на вид где-то около сорока. Разглядывая его неподвижную персону, я почувствовала смутную тревогу, вроде бы я уже где-то видела этого человека… Нарисовалась Тайка с большой катушкой липкой ленты.
– Ты ноги ему приподними и подержи, а я замотаю.
Слаженно мы принялись за дело, да так ловко у нас все выходило, будто только и занимались всю жизнь, что бесчувственных мужиков скотчем бинтовали. Покончили с ногами, обработали руки, и Тайка оторвала еще один кусок.
– А этот куда?
– На рот, вдруг голосить вздумает.
И ловко запечатала орало пленника. Осмотрев со всех сторон тело, она осталась довольна результатом и отправилась на кухню за коньяком.
– И сигареты прихвати!
Присев на пол рядом с дядей, я задумчиво тыкала пальцами вздувшиеся паркетные плашки.
– На, держи, – вернувшаяся Тая потянула мне кофейную чашку с коньяком и сигарету. – Есть хочется, да?
– Еще бы. А у тебя есть что-нибудь в холодильнике?
– Кусок слегка плесневелого сыра и банка шпрот.
– Неси все. Не забудь обрезать с сыра плесень.
– Трескать будем прямо здесь, у тела?
– А телу, кажется, все равно.
Пока Таисья готовила наш крайне нехитрый ужин, я курила, цедила коньяк и думала думы печальные. Ну, никак, никак не желает заканчиваться эта дрянная история…
– Просю, ваше высочество, – Тая поставила на пол две тарелки. – К сожалению, хлеб издох и реанимации не подлежит.
И мы стали класть копченые рыбешки на куски сыра и жевать это дело, запивая коньяком. На вкус оказалось ужасно гадостно, ну просто полная несовместимость продуктов. Но с голодухи мы уплетали сие, не размышляя о высоких материях, аж за ушами трещало.
– Мерзость какая, да? – с набитым ртом произнесла подруга, – особенно после рыбы с коньяком крайне своеобразно отвратный привкус во рту.
– Угу, – я потянулась за очередным сырным куском.
Мужик вдруг тихонько застонал и стал открывать глаза. Тая поперхнулась от неожиданности и сильно закашлялась, страшно выпучив глаза. Пока я колотила ее по спине, он окончательно пришел в себя и о чем-то громко замычал.
– Извините, минуточку, мы сейчас.
Я еще раз хлопнула Тайку, и спросила, не принести ли воды?
– Не надо, – выдавила подруга, переводя дух, – я в порядке.
Мужик все чего-то безостановочно мычал, вращая глазными яблоками.
– Как вам не стыдно! – Тая закурила, отодвигая в стороны тарелки. – Ну что мы вам плохого сделали? Неужели не страшно такой грех на душу брать, такими делами занимаясь? Вот, за девушками молоденькими гоняетесь, убить, небось, хотите, а мы ведь только-только жить начинаем, у нас, может быть, впереди счастливая судьба, семья, дети! Мы, может быть, еще встретим своих генералов! Мы может встретить их обязаны обязательно, мы, может, всю жизнь к этому стремимся…
И Таисью понесло неуместным красноречием, такое с ней бывает на нервной почве и на почве одно- двух бутылок вина, а уж если всё вместе, – всем пионерам рыть окопы!
– Тая, погоди, кажется, он что-то сказать хочет.
Услышав эту фразу, мужик согласно замычал с удвоенным энтузиазмом.
– И что ты предлагаешь?
– Рот ему освободить, что же еще!
– А если он заорет на всю округу, и сюда прибегут его сообщники?
– Если б у него имелись сообщники, они давно бы поднялись сюда, хотя бы посмотреть, чего он так задержался. Скажите, у Вас есть сообщники?
Мужик замычал отрицательно.
– Вот видишь, он один пришел.
– Ой, Сена, я тебе поражаюсь! Неужто ты станешь верить всем, кто лежит на полу, облепленный скотчем?
– Тай, ну а что толку от его лежания здесь, если мы не можем узнать кто он, и зачем за нами таскался?
Тая призадумалась, и вынуждена была признать мою правоту. Она приподнялась, подползла на коленях, и сорвала липкую ленту с его рта. Мужик заорал нечеловеческим голосом.
– Вот видишь, Сена! А я тебе говорила! Своих созывает!
– Да нет же, – я ткнула пальцем в кусок скотча в руках подруги, на нем темнела какая-то подозрительная полоска.
– Что это? – Тайка с брезгливым интересом уставилась на полоску.
– Мои усы!! – закричал дядька. – Я вам головы оторву, негодяйки!!
И он принялся извиваться, пытаясь освободиться. На всякий случай мы отодвинулись подальше, чтобы
