Мужчина в меняющемся мире

Экспериментальные исследования на довольно больших выборках (Jakupcak et al., 2003) показывают, что эмоциональные реакции мужчин сильно зависят от идеологии маскулинности. Мужчины, придерживающиеся менее традиционной идеологии, переживают первичные эмоции гораздо интенсивнее, чем те, кто считает, что мужчина всегда должен держать себя в руках. Жесткая маскулинная идеология побуждает бояться не только таких специфически «немужественных» чувств, как страх, тревога или нежность, но и любых аффективных состояний, которые ассоциируются с потерей самообладания. Подавление и скрывание эмоций – элемент стратегии сохранения контроля над своими переживаниями и опытом (Timmers, Fischer, Manstead, 2003).

Нормативные запреты и нежелание выглядеть слабым, немужественным блокирует выражение чувств у мужчин, которые рассматривают любые неконтролируемые эмоции как признак зависимого, подчиненного статуса. Недаром в нормативных определениях маскулинности часто педалируется эмоциональная невыразительность, за исключением чувства гнева как признака необходимой воину или борцу агрессивности и одновременно – средства устрашения врага. Хотя это кажется всего лишь «правилом дисплея», «выражение» и «переживание» взаимосвязаны.

Для понимания этих тонких переходов структурный анализ индивидуальных различий между мужчинами и женщинами (gender-as-difference) дополняется процессуальным анализом межличностных взаимоотношений (gender-as-process), причем общение мужчин друг с другом, особенно на работе, рассматривается отдельно от общения мужчин с женщинами, прежде всего в семье. Чтобы зафиксировать спонтанно возникающие, неконтролируемые эмоции, психологи применили такой метод. Испытуемые постоянно носили пейджер, в определенное время суток им звонили и просили сообщить их эмоциональное состояние в данный момент (непосредственный отчет дает меньше искажений, чем ретроспективные самоотчеты). Хотя разница между мальчиками-подростками и девочками-подростками при описании своих эмоциональных состояний оказалась меньше, чем между взрослыми мужчинами и женщинами, гендерные различия были значительными. Мальчики реже девочек сообщали о положительных эмоциях (чувство радости, возбуждения) и значительно чаще – о чувстве тревоги и беспокойства. В то же время мальчики, как и взрослые мужчины, чаще девочек осознавали себя сильными и соревновательными(Larson, Pleck, 1999).

Степень психологических гендерных различий зависит не только от типа индивидуальности (одни люди склонны к тревоге и депрессии, а другие – нет), но и от социального контекста – с кем и по какому поводу индивид в данный момент взаимодействует. Отношения между мужчинами на работе в основном безличны и соревновательны, между ними редко возникают нежные чувства. В домашней среде, с женщинами и детьми характер общения другой, вместе с ним изменяются и мужские чувства. Как полагают Ларсон и Плек, у мужчин и женщин не столько разная эмоциональная реактивность, сколько разная эмоциональная культура: от мужчин требуется максимум самоконтроля и сдержанности, тогда как у женщин проявление чувств допускается и предполагается. Соответствующие навыки вырабатываются в детстве, в процессе общения детей друг с другом, которое чаще всего происходит в условиях гендерной сегрегации. Позже, когда мальчики и девочки начинают интенсивно интересоваться друг другом, ранее выработанные ими качества зачастую оказываются дисфункциональными, но изменить сложившуюся систему самоконтроля уже сложно.

Впрочем, как и во всякой другой деятельности, здесь существуют большие внутригендерные социальные вариации. Например, доказано, что женщины, занятые в сфере соревновательного индивидуализма (бизнес, соревновательный спорт), и мужчины, задействованные в сфере межличностных отношений и взаимной поддержки, становятся более похожими друг на друга, чем те, кто живет в более традиционной культуре.

Все это необходимо иметь в виду, говоря о мужской агрессии. В массовой литературе мнения на сей счет часто бывают полярными. Одни авторы утверждают, что мужчины самой природой предназначены быть насильниками и агрессорами, потому что агрессивное поведение детерминируется и стимулируется тестостероном, а любые попытки его модификации эквивалентны кастрации или психологической девирилизации мужчин. Другие, напротив, считают мужскую агрессивность исключительно следствием неправильного воспитания мальчиков. По мнению автора популярной американской книги «Мальчики останутся мальчиками. Как разорвать связь между маскулинностью и насилием» (Miedzian, 1991), спасти человечество от мужской агрессивности можно лишь путем радикального изменения воспитания мальчиков, которых нужно с раннего детства готовить к отцовству и учить мирно разрешать конфликты. За поведением взрослых мужчин также нужен контроль. Следует запретить все виды агрессивных спортивных игр, включая футбол и бокс, дети должны смотреть по ТВ только специальные программы, без агрессии и секса, подросткам не следует продавать диски хэви-металл и т. д.

Впрочем, крайние точки зрения редко подтверждаются. Прежде всего, сами понятия агрессии и агрессивности многозначны (Бэрон, Ричардсон, 1997; Берковиц, 2001; Реан, 2001 и др.). В общем виде, агрессивными называются действия, умышленно направленные на причинение вреда кому-либо другому (или самому себе). По способу действия психологи различают агрессию физическую и вербальную, активную и пассивную, прямую и косвенную, а по мотивации – враждебную (когда главной целью является причинение вреда жертве) и инструментальную (когда агрессия является не самоцелью, а только средством достижения каких-то других целей, например достижения господства, власти и т. п.). Не совпадают и понятия агрессии и насилия (violence), причем оба эти явления могут быть как анти-, так и просоциальными. Инструментальная агрессия легко смешивается с потребностью в достижении, высокой соревновательностью, предприимчивостью, готовностью и умением отстаивать свои интересы, стремлением к власти и т. п. Вероятность сочетания этих мотивов или реализации их с помощью насильственных методов зависит, с одной стороны, от принятых в обществе методов разрешения конфликтов и распространенности в нем «культуры насилия», а с другой – от индивидуальных особенностей личности.

В разговорах о человеческой агрессивности часто используются аналогии с поведением животных. О повышенной (по сравнению с самками) драчливости и агрессивности самцов существует огромная этологическая литература, начиная с классических работ Конрада Лоренца. Между поведением доминантного Альфа-самца, пахана преступной шайки и авторитарного политического лидера действительно много общего (Дольник, 2007; Протопопов). Но при всей эвристической ценности таких сравнений следует учитывать, что формы и характер внутригруппового насилия – против кого оно направлено, в чем оно проявляется и как поддерживается – зависят от особенностей видового образа жизни и даже отдельно взятой популяции животных. Этой темой серьезно занимаются этологи и приматологи. Изучение агрессивности как проявления индивидуального состояния индивида (индивидуальная модель) дополняется и отчасти заменяется при этом пониманием агрессии как производной конфликта интересов и одного из способов социального решения конфликта (модель отношений) (см. об этом подробнее: Агрессия и мирное сосуществование, 2006).

Кровожадные самцы. Материал к размышлению

Одно из интереснейших свидетельств этого – книга известного приматолога, профессора биологической антропологии Гарвардского университета Ричарда Рэнгэма и журналиста Дейла Петерсона «Дьявольские самцы» (Wrangham, Peterson, 1996). В этой занимательной книге, получившей высокую оценку специалистов, приводятся многочисленные факты самцовой жестокости и агрессивности, причем именно эти малосимпатичные свойства обеспечивают самцам высокий ранг и господствующее положение в стаде, а тем самым – возможность передать свои гены потомству. Резко критикуя созданный некоторыми антропологами миф об изначальном миролюбии древнего человека, авторы показывают, что вся история человечества – история войн с себе подобными.

Обобщив статистические данные по 90 обществам, Кэрол и Мелвин Эмбер (Ember К., Ember М., 1994) нашли, что лишь 8 из них находились в состоянии войны реже, чем раз в десять лет. Уже древнейшие охотники-собиратели постоянно враждовали с соседними племенами. Из 31 общества этого типа, по которым есть достоверные данные, 64 % пребывали в состоянии войны как минимум раз в два года, 26 % воевали реже и лишь 10 % не воевали вообще или делали это редко. Все развитые древние цивилизации, будь то ацтеки, майя или римляне, только и делают, что воюют, безжалостно убивают чужих мужчин, насилуют женщин и т. п. Необходимость защиты и расширения своей территории делает агрессивными