советского режима. Москва взирала на подобный беспредел, сохраняя нейтралитет. К тому же у России уже не было границ с Афганистаном, который превратился в далекую южную страну, за тысячи километров от новых российских границ. Зато бывшие азиатские республики почувствовали на себе всю прелесть обретения независимости, когда в их страны хлынули потоки наркотиков, поставляемых хорошо вооруженными отрядами контрабандистов. Усилились проникновения террористических отрядов, в Таджикистане и Узбекистане гремели взрывы.
К этому времени он уже работал на американцев и поэтому принимал происходившие события как данность или неизбежный рок, преследующий его страну. В девяносто четвертом его впервые заподозрили. Информация, которую получали американцы, была слишком детальной и точной, вызывая подозрение у руководства ГРУ. Начались проверки. Тогда ему удалось выкрутиться. Но в конце девяносто пятого еще два провала осведомителей ГРУ на Ближнем Востоке вынудили руководство военной разведки начать проведение специального расследования. Ползунов понял, что ему осталось совсем немного. Рано или поздно его вычислят. На Новый год он взял себе путевку в Финляндию, выехав туда со своей супругой.
Восьмого января тысяча девятьсот девяносто шестого года они вместе с Викторией сели на паром, отправлявшийся в Стокгольм, где их уже ждали представители американской военной разведки. Через день его переправили в Вашингтон. Виктория только в Америке узнала, что ее муж последние семь лет работал на американцев. Сначала она устроила обычную истерику, заявив, что возвращается домой. Но, узнав о размерах его банковского счета, успокоилась. Она даже не могла представить, каким богатым человеком он стал за все эти годы. И поэтому она осталась.
Через два года им предложили программу защиты свидетелей и отправили на юг, в Даллас, который они для себя выбрали. После шести лет, проведенных в Далласе, они перебрались в Нью-Йорк уже под своими именами. Казалось, что все осталось в прошлом. Виктория уже дважды возвращалась в Москву, навещая мать и брата. Евгений работал консультантом в фирме, занимавшейся инвестициями. Он помогал приехавшим толстосумам из арабских стран правильно размещать свои деньги в Америке. Сказывались его блестящие знания восточных языков. У них был свой домик в Бруклине, три машины. Летом они обычно ездили на юг, во Флориду. Один раз полетели во Францию. Западный рай оказался не таким блистательным, каким его себе представлял Ползунов в детстве, но достаточно сносным.
В прошлом году ему исполнилось пятьдесят. У него появился модный загар, он научился играть в теннис, следил за своей спортивной формой, завел себе молодую любовницу, с которой встречался два раза в неделю и к которой переезжал жить, когда располневшая Виктория в очередной раз отправлялась в Москву. Бывший полковник ГРУ Евгений Ползунов выглядел стопроцентным американцем. Об угрозах со стороны своего ведомства он даже не думал. Все казалось в прошлом. Но это прошлое вдруг так страшно напомнило о себе…
Москва. Россия. 21 мая 2006 года
Вчера он вернулся домой поздно, почти в десять часов вечера. И сразу перезвонил Элине. Но ее мобильный телефон был отключен, а городской не отвечал. Он звонил несколько раз, уже нервничая, но ничего не добился. Он даже перезвонил Наташе, чтобы узнать, где находится ее подруга.
– Мы договорились созвониться, а я не могу ее найти, – соврал Караев.
– Ты звонил на мобильный? – спросила Наташа.
– Конечно. Но он отключен.
– Значит, она где-то в гостях, – решила Наташа. – Ты знаешь, у нее столько знакомых в Москве, что она может быть где угодно. Не беспокойся, если она мне позвонит, я передам ей, что ты звонил.
Он впервые почувствовал какой-то укол ревности. У Элины много друзей в Москве. Он вспомнил, как она отключила свой мобильный телефон перед тем, как раздеться. Какие глупости лезут в голову. Можно подумать, он мальчик, а она молодая возлюбленная, которая изменяет ему. Сколько им лет? Он забыл, сколько ей лет. Разве можно в сорок вести себя так же, как и в двадцать. Можно, вдруг сказал себе сам Тимур. Только так и можно жить. Если в сорок лет начинаешь считать, что ты уже старуха, то ты и превращаешься в старуху со всеми вытекающими последствиями. Уже не следишь за собой, начинаешь обретать бесформенные черты, расплывается лицо, и в глазах исчезает вкус к жизни. Остальные тридцать или сорок лет ты просто доживаешь свой век. А она явно не относится к женщинам, которые в сорок лет считают себя старухами. И на этом основании я собираюсь ее ревновать? Какая глупость. Он прошел в ванную, раздеваясь на ходу. Взглянул на свои руки. Странно, что у него остались синяки, как будто ему сдавливали руки. Он этого не почувствовал. Тимур обернулся, чтобы взглянуть на себя в зеркало, и невольно охнул. На теле тоже остались следы аппарата. Но ведь он абсолютно не чувствовал никакой боли, никакого нажима. Откуда такие синяки. И вообще, что он чувствовал? В какие-то мгновения были провалы в памяти. Или он засыпал и отвечал на вопросы уже под гипнозом. Или время шло так быстро, а затем вдруг замедлялось. Сколько он там пробыл? Около двенадцати часов. Без еды. Двенадцать часов или чуть меньше того. Они его допрашивали с применением последних достижений науки.
Он устало прошел на кухню прямо в трусах и в майке. Открыл холодильник и достал колбасу, сыр, масло. Нарезал уже немного засохший хлеб. И принялся жевать, только сейчас почувствовав, какой он голодный. Когда он вышел оттуда, первое, о чем он вспомнил, была Элина. Поэтому он ей и звонил. Элина. Может, он что-то говорил и про нее, ведь его мысли были все время заняты этой женщиной. Он все равно не узнает всей правды. Все, что он там делал. Все, что говорил. Как говорил. Каким тоном. С каким настроением. Как оцениваются его ответы. Об этом доложат самому Большакову, и тот будет принимать решение. Или кто-нибудь из его заместителей. А может, есть кто-то другой, более главный.
Он отправился спать, даже забыв про душ, который собирался принять. Перед тем как пройти в спальню, он оглядел квартиру. Нужно найти домработницу, чтобы здесь убраться, подумал он. Вчера он звонил в больницу, где лежала его бывшая домработница, и с удовлетворением узнал, что она уже выписалась. Но пока она еще чувствует себя достаточно слабой, нужно кого-то найти. Он не любил, когда в квартире были беспорядок и грязь.
В эту ночь он не выключил свой мобильный телефон. Но телефон молчал. Ему никто не звонил. На следующее утро он проснулся в половине восьмого. И сразу позвонил Элине. Мобильный был отключен, а городской она снова не взяла. Он разочарованно положил трубку. Сегодня нужно было опять идти на новые процедуры к Иосифу Наумовичу. Интересно, какое заключение они сделают в конце сегодняшнего дня. Или они ему никогда не скажут? Караев отправился бриться, решив, что позавтракает после.
В это воскресенье он пробыл под землей еще восемь часов. На этот раз уколы показались особенно болезненными, а вопросы злыми и жестокими одновременно. Было полное ощущение одиночества и какой-то детской обиды, словно здесь специально собрались люди для того, чтобы свести с ним счеты, намеренно оскорбить или обидеть его, вспомнить самые гадкие сцены из его детской жизни. В какой-то момент ему даже захотелось заплакать и позвать свою маму.
В половине девятого вечера они наконец закончили все процедуры и Караеву разрешили одеваться. Затем Иосиф Наумович пригласил его в комнату, где так вкусно пахло.
– Здесь ваш ужин, – сообщил психолог, – вы должны все это съесть. Это не просто еда, которой вас решили покормить. Вы потеряли слишком много сил, и поэтому вам нужно съесть все, что вам предложат. И выпейте красного вина, вам сейчас это полезно.
– Можно подумать, что вы меня облучали радиацией, – пошутил Караев.
– Мы облучали вашу душу, полковник, – без тени улыбки ответил психолог, – это гораздо опаснее. И страшнее. Причем неизвестно, кому должно быть более страшно. Нам или вам. Поужинайте и поднимайтесь наверх, вам вернут ваш телефон, и вы сможете уехать домой.
– А потом?
– Это вне рамок моей компетенции. Потом вам позвонят и скажут, что нужно делать. Но это не ко мне.
– Я могу узнать, какие результаты вы получили? – спросил Караев. – Все-таки интересно. Мне уже пятьдесят шесть, и я вряд ли стану меняться или развиваться. Своего потолка я уже достиг. Как вы считаете?
– Не уверен, что достигли, – улыбнулся Иосиф Наумович. – И вообще человек не знает, когда он достигает пика своей формы. В политике или в творчестве. У некоторых это случается и после семидесяти. Аденауэр, например. Или Тициан, живший девяносто с лишним лет. Поэт Сергей Михалков женился, когда ему было далеко за восемьдесят. Сейчас ему девяносто три. Как говорят в таких случаях, не зарекайтесь.
