Из душевой эти хищницы вышли в таких одеяниях, что я даже не возьмусь их описывать. В двух словах, это были совершенно немыслимые платья: где надо с вырезом, где надо с разрезом, где надо с оборочками, где надо полупрозрачные. В общем — закачаешься!
Они врубили свою дьявольскую секс-музыку, подключили ее к корабельному интеркому и начали танцевать прямо в кольцевом коридоре.
— Может, пройдете в кают-компанию? — робко предложил капитан.
— О, разумеется! — поддержала черненькая Вера.
В самом просторном помещении корабля мы расположились следующим образом: команда — в креслах, а прекрасные гостьи — перед главным дисплеем бортового компа, так сказать, на сцене, где Димка обычно докладывал обстановку, я делал политинформации, да раз в месяц выступал какой-нибудь залетный лектор или музыкант.
Девчата приглушили музыку, вперед, по-прежнему слегка пританцовывая, выдвинулась роскошная блондинка Люба и объявила:
— Программа вечера. Конкурс на лучший эротический танец. Жюри — команда корабля. Победительнице предоставляется право открыть следующий номер — конкурс стриптиза. Затем — групповой эротический танец, завершающийся групповым стриптизом. Последний номер концертной программы — показательный лесбийский акт в трех вариантах.
— По окончании, — продолжила, выпорхнув вперед рыженькая Надя. — перерыв на ужин. Непосредственно после которого — переход к физической близости в произвольных комбинациях — парных и групповых — по желанию клиентов. Начинаем! — выкрикнула было она, но тут Вера сообразила поинтересоваться:
— Вопросы есть?
Она предварительно совсем выключила музыку, все трое замерли, и слова прозвучали в полнейшей тишине, нарушаемой лишь тяжелым дыханием «клиентов».
Мы всякого ожидали, но это было чуточку слишком. Перебор. Димка, по-моему, просто проглотил язык, я весь напрягся и уже был готов бежать за наручниками, чтобы тут же и вязать этих куртизанок, стиснув зубы и закрыв глаза. Только Кеша Моськин рассудительно и мудро произнес:
— Многовато что-то. Для одного вечера — многовато.
— Ой, ребята! — Люба растерянно оглянулась на подружек. — А иначе мы не успеем. Мы же только на две ночи к вам, а завтра еще лекция запланирована по половой культуре и по истории эротического искусства…
И вдруг брюнетка Вера хлопнула себя ладонью по лбу. Жест прямо скажем, далеко не эротический.
— Так это «Парус коммунизма»?! — выдохнула она, как пассажир, проснувшийся на своей станции, когда поезд уже трогается и отходит. — Елки зеленые!
Она торопливо извлекла откуда-то многократно сложенную командировку и сверилась со штампами. Мы-то ведь ничего ей не ответили — так и сидели как пришибленные, в рот воды набрав. Только Кеша с нескрываемым ужасом выдавил из себя:
— Что, перепутали корабль?!
— Н-нет, то есть да. Перепутали, но к вам мы тоже должны, только не сегодня, и программа другая… Или как раз сегодня? Девочки, кто помнит, я что-то совсем запуталась…
В этот момент мы окончательно перестали понимать происходящее.
— Так это, значит, доперестроечный корабль?! — непонятно вопросила Надя сильно дрожащим голосом. И трудно было сказать наверняка, отчего он дрожит — от страха или от радости.
— Вот именно, — сурово произнесла Вера. — Сверхдальний рейс. Старт — четыре года назад по земному календарю. Правильно я говорю, ребята?
И они все трое как-то неправдоподобно сконфузились и чуть ли не прикрываться начали своими развратными тряпками, словно оказались вдруг на людной улице или — того хуже — в каком-нибудь пуританском чопорном колледже.
— Вы уж нас извините, ребята, — говорила Вера, запинаясь от неловкости, — ради Бога извините. Для вас действительно разработана совсем не эта программа. Начинать надо как раз с лекции. И форма одежды…
— Да ладно! — вдруг залихватски ответил наш дважды капитан. — Лекций мы уже без вас наслушались. Валяйте! Как задумали, так и делайте. Возвращаться — плохая примета.
— Что, правда? — девочки стояли в нерешительности.
Кеша, разумеется, поддержал это безответственное предложение:
— А в чем проблема, девочки? Мы, дальники, ко всему приучены. И к черту в пекло совались, и по закордонью лазили. У нас, чай, и не такое бывало!
Вот тут он врал. То есть, разумеется,
— Минуточку! У нас на корабле правило вето. И я прошу общего внимания. Лекция не лекция, но я хочу услышать хоть пару слов о назначении этой вашей службы, о том, кому она подчиняется, ну и вообще, изложите пожалуйста, всю формальную сторону дела. Вопрос понятен?
— Эдик, а ты крутой парень! — прокомментировала блондинка.
— Тихо, Любаня, — одернула ее Вера. — Законный вопрос. Итак, мальчики. За последние три года в Советском Союзе кое-что изменилось. Вы при ком улетали?
— При Муравьедове-Звездном, — сказал Кеша.
— Да какой, к черту, Муравьедов-Звездный? Я же не про министра спрашиваю, а про генсека. Вы при Грешневе улетали?
— Естественно.
— Ну вот. А сегодня у нас — уже три года, кстати — Бардачёв.
— Не может быть! — ахнул Димка. — Помер старик Грешнев? Жалко… А ведь улетали — он мне лично руку пожал. Еле ходил уже, а руку жал крепко, по-настоящему…
— Димка, не отвлекай девушек, — прервал я его. — Так и что же Бардачёв?
— Бардачёв начал перестройку.
— Это еще что такое? — спросил я.
И тогда они затарахтели бодро, звонко, выкрикивая наперебой заученные лозунги:
— Перестройка — это революция!
— Перестройка — это демократизация, гласность, хозрасчет и высокая половая культура!
— Больше демократии! Больше социализма! Больше секса!
— Перестройку каждый начинает с себя!
— КПСС — вдохновитель и организатор перестройки!
— Ленин! Партия! Бар-да-чёв!
— Перестройка — это восстановление ленинских норм во всем, в том числе и…
— Ну ладно, хватит, устало махнул рукой Димка. — это нам все знакомо.
— Все да не все, — поправил я его. — Есть несколько новых интересных слов. Похоже, пока мы тут летали, в стране изменилось не кое-что, а практически все.
— Да нет, — успокоила Вера. — Все — это уж ты слишком. Так, знаете, советам дали власти побольше, кооперативов развели видимо-невидимо, говорить и писать разрешили все, что хочешь. А в остальном…
— Партия, я так понимаю, у руля? — осторожно поинтересовался Димка.
— Партия — наш бессменный авангард! — рубанула Вера чеканным лозунгом.
— А Комитет остался? — я спрашивал с замиранием сердца.
— А как же! Куда от него денешься?
— Ну, тогда все в порядке, — резюмировал я.
И мы все помолчали, как бы забыв, с чего начался разговор. Вспомнил первым, конечно, Моськин:
— Ну и при чем здесь эротическая служба?
— Скажешь тоже! Проведение в жизнь политики демократизации и гласности неразрывно связано с
