меня, так же, как твоя душа потеряна для тебя. Вот… — из складок накидки она достала лепешки и кувшин вина. — Ешь и пей. Это не повредит тебе. Хлеб пекли в Болонье, на землях прекрасной Франции, а виноград давили на Сицилии.
Я проголодался и жадно набросился на еду, после чего ощутил прилив сил. Госпожа моя была прекрасна, и я не смог удержаться, чтобы не погладить пышное облако ее шелковистых волос. Она, смеясь, поймала мои пальцы.
— О нет, Томас! Неужели ты не можешь думать о чем-нибудь еще?
— Госпожа, — учтиво произнес я, — о чем еще я могу думать, когда ваша красота сияет, как… — я остановился в смущении, не зная, что сказать.
— Понимаю, — сказала королева. — Дело не в твоей способности устоять, а в моей неотразимости?
Я кивнул. Любая земная женщина была бы в восторге, но королева эльфов сказала:
— Хорошо. Я облегчу твою задачу. Воздух вокруг нее задрожал, и на месте Майской Королевы оказалась сморщенная карга. Морщинистые запавшие губы приоткрылись, и над садом зазвенел золотой смех моей спутницы.
— Теперь можешь касаться меня сколько хочешь, Томас. Ну, давай, положи голову мне на колени. Я обнаружил, что спина у меня одеревенела.
— Не отвергай меня! — сурово приказала она. — Иди сюда.
Я опустился в траву рядом с ней и положил голову на край потрепанной накидки. Ткань пахла лавандой и пижмой, травами, которыми обычно перекладывают белье сельские женщины. Моя старая няня пахла так же. Скрюченная рука коснулась моих волос и с силой прижала голову к костлявому бедру.
— А-а, — хихикнула она, — теперь тебе легко сопротивляться? А не хочешь ли полюбоваться чудесами, арфист?
Сильные пальцы повернули мою голову в ту сторону, где сквозь деревья виднелась тропа, уходящая в долину — такие грубые тропы оставляют охотники или звери, продираясь через густые, колючие кусты.
— Пойдем ли мы с тобой по этой дороге? — спросила королева и помедлила, ожидая ответа.
— Госпожа, — ответил я, — вряд ли хоть один из нас рискнет здесь спуститься.
— Разумный мальчик! Ты ответил лучше, чем думаешь. А как насчет вот этой? — и она снова повернула мою голову.
На этот раз я увидел прекрасную дорогу, широкую и ухоженную.
— Куда она ведет? — спросил я.
— А как ты думаешь?
— Туда, где для нас нет ничего интересного, — сказал я.
— Хорошо, — сказала она. — А эта? Тут у меня перехватило дыхание. Не было никакой дороги, только огромным размахом — долина и склон холма. Пока я смотрел на это дымчато-серебристо-синее и зеленое великолепие, легкий туман рассеялся, и открылась узкая песчаная тропа, вьющаяся через лес, поле и ручей. Тропа взбиралась все время вверх к далекому замку, едва заметному на гребне холма.
— Молчишь, Рифмач?
— Эта, — проговорил я тихо, — эта дорога по мне.
— И по мне тоже. — Она встала, тряхнула одеждами, и они обрели прежний зеленый цвет. — Ты выбрал дорогу в прекрасный Эльфийский Край, Томас, как раз туда, куда хотел попасть.
Странная радость наполнила меня. Я чувствовал, что возвращаюсь домой. Да, я пел об этом месте, оно вставало перед глазами, когда я прикрывал их, чтобы петь. Я и думать не смел, что увижу его когда- нибудь.
Снова прекрасная, веселая и нежная, королева взяла меня за руки и улыбнулась.
— Вижу, ты не сердишься. Не жалеешь, что поцеловал меня под Эйлдонским Деревом? Глаза у нее голубели, как яркое небо.
— Госпожа, — сказал я, — семь лет пролетят, как семь дней.
— Ты думаешь? — серьезно спросила она. — Я и правда могу так сделать. Баллады должны были научить тебя. Представь: мы прибываем, проходят семь дней сплошных удовольствий, семь ночей пиров и радости — а потом: «Вставай и уходи, Томас! Пора тебе возвращаться в свою страну». — «О госпожа моя, но ведь я провел здесь всего одну короткую неделю…» — «О нет, Томас. Прошло целых семь лет. Пока ты наслаждался, твои друзья старились и тосковали по тебе — но теперь ты должен снова встретиться с ними, так что…» — Она смотрела на меня с неотразимой смесью озорства и нетерпения, глаза — честные, карие. — Ну, что скажешь?
Туман снова сгущался на дальнем склоне, огибая синие от наступающих сумерек стволы деревьев и покачиваясь над гребнями увалов.
— Госпожа, я тосковал об Эльфийской Стране всю жизнь. Когда я был ребенком…
Я вдруг остановился. Никогда никому я об этом не говорил.
— Я помню тебя ребенком, — тихо сказала она, — продолжай.
— Я думал, что пришел откуда-то… Что принадлежу к другому народу! — выпалил я наконец.
— Ax, Томас, конечно же, это не так, — лицо ее помрачнело, и она пошла вперед, вороша носком туфли сухие листья. Сад стал осенним. Венок у нее на голове отливал красным. — Ты земной человек. Эльфийская земля — не твой дом.
— Я знаю. — Наверное, я и не ждал, что она скажет иначе. — Но все же я хотел бы провести там свои семь лет.
— Как хочешь, — глаза у нее стали рыжевато-золотистыми. — Но пойми: ты не из Эльфийской Страны. Ты думаешь, что знаешь Волшебный Край, но все песни и сказки, известные тебе, лишь слабая тень истины. Однажды страна твоих песен станет явью для тебя. Рифмач, и тогда долгие годы тебе предстоит томиться, пока закончится срок и ты снова сможешь войти в пределы Срединного Мира. А Страна Эльфов — мой Волшебный Край… он такой, какой есть. Смотри не ошибись: он хочет тебя так же, как ты его. Служи мне верно, и я освобожу тебя через семь твоих лет. И еще: ты не произнесешь ни слова в Эльфийской Земле, а иначе тебе никогда не видать Срединного Мира. Говорить ты можешь только со мной, Томас, и можешь петь для гостей в моем зале, ибо для этого я и привела тебя. Кто бы ни обращался к тебе, смотри, не отвечай никому, кроме меня.
Отправиться в Эльфийскую Страну бессловесным? Что за нелепое условие для менестреля!
— Госпожа, — запротестовал я, — ни в одной песне я никогда не слышал о подобной участи. Она тепло улыбнулась.
— Но это ведь твоя история, Томас, и конца ее ты не знаешь. И раз уж ты так хорошо обучен премудростям Волшебной Страны, то я могу и не добавлять, что никому из смертных нельзя есть здешнюю еду. Голода можешь не бояться, кормить тебя будут хорошо.
И снова этот гнет власти; отныне моя судьба в ее руках, она ставит условия, и я должен подчиняться, как приходилось подчиняться и раньше (почти всегда) требованиям прочих великих. Не теряя достоинства, я низко поклонился королеве.
— Как изволите.
Что бы она ни говорила, дорога меня влекла к ней.
Королева свистом подозвала коня, и прекрасное животное примчалось рысью. Только королева все медлила, вертя в руках венок из листьев и ягод. Потом, пожав плечами, бросила его высоко вверх и венок пропал из вида. Королева вскочила в седло и помогла мне усесться за ее спиной.
Светлая дорожка начиналась почти у наших ног, в траве сада. Конь пошел по ней, как любой обычный конь по любой нормальной дороге. Вокруг расстилались: поле, деревья, далекие холмы. На сердце было легко, и я запел, запел весело, как пел, бывало, еще мальчишкой.
