В полицейском участке тепло и тихо. В печке изредка потрескивали еловые дрова, в шкафчике шуршали тараканы, в кабинете начальника тикали часы. Кандыба сидел за столом и, положив голову на ладонь согнутой руки, тупо глядел на огонек лампы.
«Кто же тут еще ненадежный?» — думал он. Рабочих много, и все они казались ему ненадежными. Все смотрят волками, все отворачиваются при встрече или просто не замечают.
Перебирая в памяти наиболее известных, он вспомнил о Денисове, по прозвищу Медведь.
«Вот этот, пожалуй, самый ненадежный… — решил Кандыба. — Вот на кого надо указать приставу!»
Брат Денисова после восстания был сослан на каторгу, а он каким-то чудом уцелел.
— Погоди, Медведь… Ты еще меня попомнишь… — сказал околоточный вслух и погрозил кулаком в сторону двери.
Были у Кандыбы с Денисовым кое-какие счеты с давних времен, и вот, кажется, пришло время рассчитаться.
От этой мысли на душе стало веселее. Кандыба достал из-за деревянного сундука «мерзавчик» и поставил его на стол. Из кармана висящей шинели вынул две рюмки в виде бочоночков и кусок пирога, завернутого в цветистый платок. Ударом о ладонь раскупорил бутылку, налил в обе рюмки и развернул платок.
— С праздником! — сказал он вслух.
Взяв в каждую руку по рюмке, он чокнулся ими сначала о бутылку, затем рюмку о рюмку и, не переводя дыхания, выпил одну за другой. Крякнул и начал закусывать пирогом.
В сенях послышалось хлопанье дверей и шарканье ног. Кандыба быстро спрятал бутылку за сундук, рюмки сунул в карманы шаровар и принял озабоченно-деловой вид.
Вошли двое.
— Принимай гостя! — сказал Жига, пропустив перед собой задержанного мужчину. — В зотовский дом, понимаешь ли, забрался, печку затопил и сидит, как хозяин!
— В зотовский дом? — переспросил Кандыба. — Он же заколочен…
— А ему что… Заколочен, так еще и лучше, — ответил Жига. — С приставом желает говорить. Беспаспортный.
Кандыба внимательно посмотрел на задержанного, но тот, не обращая внимания на околоточного, скусывал лед, наросший на усах.
— Протокол завтра напишу, — сказал городовой, собираясь уходить.
— Замерз?
— Пока ничего.
— Пьяных много?
— Кто их знает! По домам сидят.
Жига ушел. Кандыба вторично и по возможности строго уставился на мужчину, но это не подействовало. Разглядев толстого с громадными пушистыми усами, добродушного на вид полицейского, человек подмигнул ему и улыбнулся.
— Чего тебе смешно? — сердито спросил околоточный. — Как зовут?
— Непомнящий.
— Имя как?
— Никак. Нет у меня имени.
— Имя нет? По-нимаю… А мать у тебя есть?
— Нет.
— Матери нет? Откуда же ты взялся?
— В канаве нашли.
— В канаве, говоришь?.. Так… Это другое дело… А как же без матери?
— Не было матери. Русским языком тебе говорят, — спокойно ответил мужчина и, не дожидаясь приглашения, сел на скамейку около печки.
— Впервые такого человека вижу… Без матери! — не то шутливо, не то серьезно удивился Кандыба. — Много бродяг ловили, но такого не видал! Ты из Сибири бежал?
— О чем нам с тобой говорить?.. С начальством буду говорить.
— Я начальник! Говори со мной.
— Видали мы такое начальство, — презрительно, сквозь зубы проговорил мужчина и отвернулся к печке.
Кандыба растерялся. Независимое поведение и уверенный тон бывалого человека в полиции сильно его смущали.
— Пристав где? — громко спросил задержанный.
— Пристава тебе надо? — прищурив глаза, переспросил Кандыба. — Увидишь и пристава. Не торопись. Увидишь, второй раз не захочешь. Он с тобой возжаться долго не будет.
— А кто у вас пристав?
Теперь Кандыба догадался, почему этот человек держится так уверенно. По-видимому, он знает старого пристава, служившего здесь до восстания. Слабого, безвольного «либерала», как его называл Аким Акимыч, новый пристав.
— Пристав у нас теперь настоящий! Ему скажешь… И мать вспомнишь… — угрожающе растягивая слова, начал говорить Кандыба, но вдруг замолчал и прислушался.
На улице возле дома кто-то ходил. Скрип шагов ясно доносился сюда. Околоточный подошел к окну и на кружевных морозных узорах выскоблил ногтем кружок. Затем, закрывшись ладонями от света, прильнул к стеклу. Действительно, недалеко от уличного фонаря, напротив участка, стоял человек в длиннополой шубе. Некоторое время Кандыба напряженно всматривался и, узнав священника, по-детски всплеснул ру ками и проворно побежал встречать.
Как только захлопнулась дверь за околоточным, мужчина вскочил и быстро прошел в кабинет. Убедившись, что комната не имеет выхода, он вернулся и сел на прежнее место. В это время в сенях послышались голоса.
— Батюшка! Отец Игнатий!—ласково, нараспев, говорил Кандыба, широко распахивая дверь. — Заходите. Никого у нас нет. Один дежурю.
Священник осторожно вошел в комнату и подозрительно покосился на сидевшего возле печки человека.
— Не подобает священнослужителю без крайней надобности… — пробормотал он.
— Благословите, отец Игнатий! — суетился Кандыба около священника, помогая расстегнуть длиннополую шубу.
— Погоди… Ну и мороз! Помяни, господи, царя Давида и всю кротость его…— бормотал он, снимая варежки. Затем, переложив имевшийся с ним сверток в левую руку, широким крестом осенил околоточ ного.— Во имя отца и сына, и святого духа. Аминь!
Кандыба поймал руку священника и звонко чмокнул.
— Завернул по пути…
— Душевно рад, батюшка! Видите, какая моя планида. В святой праздник дежурить пришлось…
— «Сам» где?
— «Сам» на вечеру… в копейской конторе.
— Это кто? — снова покосившись на мужчину, тихо спросил священник.
— Бродягу задержали. Беспаспортный.
— Беспаспортный? Не здешний?
— Никак нет, отец Игнатий. Так что, много их теперь шатается по Руси.
Мужчина вытянул ноги к огню и, казалось, дремал, не обращая никакого внимания на говоривших.
Священник развернул епитрахиль, достал завернутое в него евангелие и стал молча листать. Наконец он нашел нужную страницу.
— Смотри!
