— Не знаю. Но, похоже, они не хотят впускать его в Москву. Это достаточно опасно.
— И этим распишутся в своем бессилии. Планнинг — опытный разведчик, и если ему очень нужно, он все равно попадет в Москву, пусть и под другим именем. Но если он попросил визу официально и на свое имя это совсем другое дело. И какую цель приезда он указал?
— Знакомство с рукописями в музее Пушкина, — бесстрастно ответил Вейдеманис.
— Не смешно, — прокомментировал Дронго, — по программе там должны побывать все участники литературной группы.
— Да. Похоже, он так необычно шутит.
— Черт побери, я думал, что писатели — самый миролюбивый народ. А оказалось, что здесь кипят дикие страсти. В следующий раз попрошусь в группу пенсионеров-инвалидов.
— Тебе еще нужно доехать до Москвы, — напомнил Вейдеманис, — и остаться живым. Идеальный вариант, если при этом ты еще узнаешь, кто именно убил Густафсона и почему.
— Меня всегда ставят в тупик нелогичные преступления, — признался Дронго, — я размышлял над этим всю ночь. Если Густафсона нужно было убрать, почему это сделали в отеле? Почему убийца так рисковал, понимая, что все будут подозревать одного из сорока людей, находившихся в отеле в эту ночь? Что могло заставить его пойти на такой необдуманный шаг?
— Ты должен вычислить убийцу, — упрямо повторил Вейдеманис.
— Знаю, — отмахнулся Дронго, — но я должен понять мотивы убийства, иначе не смогу вычислить убийцу. Ведь абсолютно ясно, что Густафсон был знаком с убийцей, иначе бы просто так не впустил его в номер. Я понимаю, что Густафсон оказался отработанным материалом и явно раздражал убийцу, но почему тот решился на такой нелогичный поступок? Зачем нужно было убивать именно в отеле, рядом с моим номером?
— У тебя есть версия? — поинтересовался Вейдеманис.
— К сожалению, да. И для меня не очень приятная. Убийца хотел не просто избавиться от компрометировавшего себя Пьера Густафсона. Убийца собирался избавиться сразу от двоих опасных людей.
— От двоих? — не понял Эдгар. — Кого ты имеешь в виду?
— Себя, — ответил Дронго, — убийца не просто застрелил Густафсона. Когда я вошел в комнату, кровь еще впитывалась в простыню. Значит, Густафсона застрелили буквально перед моим приходом. Окно в комнате было открыто и штора была отодвинута. Было похоже, что сам Густафсон либо его убийца сидели на подоконнике в ожидании какого-то сигнала. Я думаю, что сигналом было мое появление с Моникой Эклер. Убийца, увидев, что мы подъехали к отелю, сразу достал пистолет и выстрелил в Густафсона. Причем так торопился, что не дождался, пока тот снимет второй носок с ноги. Очевидно, они пили вдвоем, но убийца унес свой стакан, чтобы не оставлять его на столике.
— Почему ты так решил?
— Когда я вошел в комнату, у меня под ногами хрустнули кусочки льда. Убийца сидел у окна и ждал моего появления. Затем выстрелил в Густафсона, быстро допил свой виски, а так как очень торопился, то выплеснул остатки льда на ковер. Затем убийца оставил дверь открытой, чтобы я мог это увидеть. Пройти мимо этой двери я не мог. Убийца намеренно оставил в бумажнике все деньги и кредитные карточки Густафсона. Расчет был на то, что полиция сразу поймет, что это не обычный грабеж. На кого в таком случае падало главное обвинение? На человека, который утром поспорил с Густафсоном, а затем нашел его убитым. Меня бы, конечно, не арестовали, но заставили бы остаться в Мадриде на несколько недель, на время следствия. Очевидно, это и нужно было убийце.
— А ты, забрав деньги и кредитные карточки, имитировал обычный грабеж, — прокомментировал Вейдеманис. — Неужели ты сразу все понял?
— Конечно, не сразу. Но когда увидел деньги, то догадался, что их нельзя оставлять. Иначе полиция задержит многих участников нашей поездки. Ведь в таком случае подозрение падало не на грабителей, которые уже успели к этому времени отличиться с ноутбуком словака, а на кого-то другого. Вот и выходит, что мы имеем дело не просто с убийцей. Мы имеем дело с интеллектуалом, который просчитал преступление по секундам, сделав все, чтобы убрать ненужный «балласт» и заодно скомпрометировать меня.
— Значит, он точно знает, кто ты такой, — вдруг произнес Эдгар.
Дронго невольно вздрогнул. Потом отвернулся и довольно долго молчал. Секунд двадцать. И наконец сказал:
— В таком случае убийца должен иметь личные мотивы, чтобы так сильно меня ненавидеть. Ничем другим я этого объяснить не могу. Или он должен сильно опасаться, что я могу ему помешать.
— А Планнинг тебя не интересует? — поинтересовался Эдгар.
— В данном контексте нет. Он вряд ли стал бы действовать так топорно-грубо. Это не его стиль. Его появление здесь следовало ожидать. После того как в Лондоне сразу два журналиста не смогли отправиться в эту поездку, следовало предположить здесь появление представителя английской разведки. Это как раз совпадает с моими заключениями.
— Что ты думаешь делать?
— Поеду к Яцеку Пацохе. Мне кажется, он единственный разумный человек в этой компании. Мне нужно с ним посоветоваться. Кстати, в Бордо он предлагал мне свою помощь.
— И ты веришь, что этот поляк будет тебе помогать?
— У тебя прибалтийский шовинизм, — рассмеялся Дронго, — обычно литовцы не очень доверяют полякам. Один из пожилых литовцев рассказывал мне, что там еще помнят, что Вильнюс входил до войны в состав Польши. И соответственно настороженно относятся к полякам. Но ты же латыш. Или у тебя такой же комплекс?
— Он представитель другой разведки, — напомнил Вейдеманис. — Ты знаешь, какие сейчас у Москвы отношения с Варшавой. Он не станет, тебе помогать. Поляки ненавидят всех, кто приезжает с Востока.
— В таком случае я приехал скорее с юга, — пошутил Дронго. — Дело не в том, что он меня так сильно любит. Его прислали сюда официальным представителем, который обязан проследить, чтобы все прошло нормально. Очевидно, в Варшаве тоже предполагали возможные эксцессы. Вообще там, где писатели, всегда очень напряженно. И все писатели были немного шпионами.
— В вашей группе их слишком много, — невозмутимо вставил Вейдеманис.
— Прекрасно. Значит, я совершаю путешествие по Европе в кругу профессионалов. Что тебя не устраивает?
— Ты доверяешь этому поляку? А если он убийца? Ведь именно он знал, что ты будешь с Моникой Эклер. Ревность конкурента, чувство соперничества. Сильные страсти в сочетании с желанием выполнить свою работу и подставить такого конкурента, как ты, могли заставить Пацоху пойти на это убийство.
— Возможно. Но я должен с чего-то начать. В данном случае я решил рискнуть и поверить Пацоху. Если убийца хотел меня подставить, то он невольно подставлял и польского дипломата Монику Эклер, которая была вместе со мной. А зачем Яцеку подставлять работника своего посольства?
— А если это он, — не унимался Эдгар, — если он рассчитывает, что ты будешь думать именно так и поэтому не станешь его подозревать? Что тогда?
— Возможно, но неправдоподобно. Убийца должен быть рационален, он не может допустить, чтобы через Монику вышли на него. Ведь Яцек — единственный человек в нашем «Экспрессе», с кем она была до меня знакома. И если убийца — Яцек, то он автоматически наводит на себя полицию. Так не бывает, он не может жертвовать собой, чтобы свалить меня. В любом случае я должен с ним поговорить. Судя по всему, его тоже волнует убийство Густафсона. Не забывай, что в Варшаве мы должны будем встречаться с президентом Квасьневским. И Яцеку совсем не хочется вести возможного убийцу на прием к своему президенту.
— До этого вы побываете в Москве, — напомнил Вейдеманис. — А если все же Пацоха и есть тот самый убийца, которого ты хочешь вычислить? Ты не думал об этом?
— Думал, но я должен идти на риск. В одиночку ничего нельзя сделать. Слишком много людей и слишком многие из них не писатели, мой дорогой друг. Они остановились в отеле «Ибис Алесия». Я позвоню и попрошу Яцека приехать в центр города.
Дронго позвонил консьержу и попросил его найти номер отеля «Ибис Алесия». Когда его соединили с
