был несчастлив в любви. Мне нравились женщины, и некоторых я любил.
— А с проститутками встречались, когда любили настоящих женщин или в перерывах? — не унималась Виржиния.
Он почему-то вспомнил Хемингуэя.
— «Я знал много женщин, — процитировал по памяти он, — но каждый раз, встречаясь с ними, я бывал одинок, а это в конечном итоге худшее из одиночеств».
— Браво, — качнулась она. — Это ваша фраза?
— Это сказал Хемингуэй.
— Хорошо сказал. — она выпила еще рюмку. — Вы на него похожи, — вдруг сказала она. — такой большой, сильный, умный мужчина. Вам не говорили, что вы на него похожи?
— Нет, — улыбнулся он, — вот этого мне никогда не говорили.
— Я вам говорю, — она посмотрела на пустую рюмку, и он снова поднял руку, чтобы бармен в очередной раз принес им текилу.
Драга на взяла подругу за руку.
— Нам нужно идти, — тихо сказала она.
— Сейчас, — вырвала руку Виржиния. — Я думаю про вас. Вы — наш маленький Хемингуэй. Он любил много работать, много выпить, любил много женщин. И его любили.
Спорить с ней не хотелось. Слушая Виржинию, он наблюдал за входом. В отель никто не входил.
— Вы должны быть, как он, — не унималась Виржиния. — Сейчас я посмотрю, какой вы человек.
Она попросила бармена принести бутылку воды. Бармен поставил перед ней стакан, чтобы налить воды, но она покачала головой, добавив, что хочет именно бутылку. Бармен открыл стеклянную бутылку и поставил перед ней.
— Сейчас я брошу эту бутылку, — она оглянулась, — вон в этих немцев. Не люблю немцев. Сейчас я брошу в них бутылку. А вы будете за меня драться. Я хочу, чтобы вы были как Хемингуэй, настоящий.
— Не уверен, что ему бы это понравилось, — заметил Дронго, взглянув в ту сторону, где сидели немцы. Их было человек восемь. Трое или четверо из них были комплекции самого Дронго, высокие атлеты с накаченными мышцами. «Если бутылка полетит в их сторону, мне придется нелегко», — подумал Дронго.
— Сейчас брошу, — сказала Виржиния, пододвигая к себе бутылку.
Драгана схватила ее за руку.
— Не нужно, — попросила она подругу, — уже поздно. Нам пора спать.
— Я брошу, — не уступала Виржиния, — а он пусть дерется. Мы посмотрим, какой он человек.
— Виржиния, — мягко попросил Дронго, — я не могу ничего сделать с такой группой мужчин. Их там человек восемь. Неужели вы считаете меня суперменом?
— Вы струсили? — презрительно спросила Виржиния.
— В таком случае — бросайте! — предложил он. — С двумя, может быть, с тремя я справлюсь. Но восемь против одного — шансы слишком неравные. Меня убьют на ваших глазах. Бросайте бутылку.
Она взглянула на него с явным одобрением.
— Вы настоящий мужчина, я не буду бросать бутылку. Оставайтесь без нас. Спокойной ночи.
— Странно, — сказал он, — какой же я настоящий? Только что я признался вам, что меня могут побить. А вы говорите, что я настоящий. Я просто струсил.
— Вы меня не обманете. — снова качнулась она, и если бы Драгана ее не удержала, наклон мог стать достаточно опасным. — Только очень сильный мужчина может признаться в своей слабости.
Она попыталась подняться. Драгана ей помогла.
Женщины вышли из бара. Дронго почувствовал, что у него заболела голова. Он подозвал бармена.
— Сколько мы выпили? — недовольно спросил он.
— Восемнадцать рюмок, — любезно сообщил бармен. — по восемь рюмок вы и ваша спутница плюс еще две рюмки и две чашки кофе другая молодая женщина. Вы хотите счет?
— Нет. Крепкий чай. И с лимоном, если можно. — он взглянул на часы и устало подумал: «Надеюсь, до завтра никто уже не спустится вниз».
В половине пятого утра в холле появился заспанный Пацоха. Дронго кивнул поляку и отправился принимать душ, чтобы уже через два часа спуститься вниз и посмотреть, как будут отправлять чемоданы на вокзал. Оставалось ждать, когда Джеймс Планнинг расскажет о результатах проверки.
МОСКВА. 14 ИЮНЯ
Полковник вышел на улицу. Он был профессионалом и знал, как важно не суетиться в подобных случаях. Значит, его пленник, войдя вместе с Голубевым, сумел каким-то образом отвлечь внимание своего сторожа, чтобы нанести ему точный удар и, невероятным образом отрубив наручники вместе с кистью, оказаться на свободе. Очевидно, Мирза сразу понял, что раскрыть эти наручники невозможно, и решил попытаться бежать другим, более кровавым способом. При воспоминании об отрезанной кисти полковник снова поморщился. Но на все это у Мирзы должно было уйти не меньше минуты. Или двух. Значит, далеко он уйти не мог.
Баширов убрал пистолет. Прошел дальше. Если Меликов сбежал… Но об этом думать не хотелось. У дальней стены стояли двое мужчин. Полковник шагнул к ним.
— Здесь никого не было? — спросил он. — Никто не пробегал?
— Нет, — ответил один из них, — там тупик. Высокая стена. Никто не проходил.
Полковник посмотрел в другую сторону. К выходу Меликов наверняка не побежит, зная, что там стоят двое охранников. Баширов повернулся и быстро зашагал в сторону ресторана. Скрываясь за кустами, пленник мог перебежать только туда. Вызывать своих людей полковник не хотел и не мог. Иначе эти двое наверняка запомнят, где именно произошел побег, и у них могут появиться неприятные ассоциации после возможного террористического акта.
Баширов подошел к ресторану. Прислушался. Он водил головой словно опытный хищник в лесу, прислушиваясь к малейшему шороху жертвы. Медленно поднялся по ступенькам. Прошел по деревянному настилу. Снова прислушался. Все было тихо. Полковник сделал еще шаг, второй, третий… Достал пистолет. И вдруг громко, требовательно приказал:
— Выходи Мирза, хватит прятаться.
Вокруг было тихо. Полковник снова повторил требование, глядя на закрытую дверь. Неожиданно она дрогнула и открылась. Баширов, не опуская оружия, смотрел, как выходит Мирза Меликов.
— Ну и сволочь ты, полковник, — почти восхищенно пробормотал пленник. Как ты меня вычислил?
— У нас одна школа. Меликов, — холодно заметил Баширов. — Я ведь понял, что ты сразу на улицу не побежишь. С наручниками на руках. У тебя кровь капает с рукава. Поэтому не дергайся. Стой там, где стоишь. И ни шага вперед. Чем ты его убил?
— Заточкой, — ухмыльнулся Меликов, — уж очень от него плохо пахло. Я ведь говорил ему, чтобы он чистил зубы…
— А откуда заточка? — поинтересовался полковник. — У тебя ведь была аллюминиевая посуда.
— При желании можно любую вещь приспособить, — облизнул губы Меликов.
Он стоял в нескольких метрах от полковника и видел, как тот держит свое оружие. Прыгнуть он не успеет — выстрел его обязательно достанет. А Меликову хотелось жить. Хотя бы несколько дней, несколько часов.
— Как это тебе удалось?
Они говорили так, словно разбирали на практических занятиях допущенные ошибки и не было убитого Голубева.
— Открыл дверь чуть сильнее, — ухмыльнулся Меликов, — он подумал, что я хочу ударить его дверью, и сделал движение в сторону. Ну я и загнал ему заточку. Потом было легче. Я ведь сразу понял, что не смогу
