крики, начал нервничать и попросил Селимовича мне помочь.
— Он вам и помог, — сказал Дронго, глядя на мрачного Мехмеда Селимовича, — а потом вышел с использованным шприцем в туалет. И нашел там щетку со сломанной ручкой. Он выбросил шприц и забрал эту щетку, чтобы скрыть главную улику, которую я намеренно оставил под умывальником, чтобы ее нашли сотрудники немецкой полиции.
— А ты не думаешь, что убийца сам вспомнил про эту щетку и, вернувшись, забрал ее? — спросил Борисов.
— Бискарги не успел бы вернуться, — возразил Дронго, — он в этот момент стоял возле тела убитого, я его там видел. И если даже он каким-то образом успел добежать до вагона, забрать и выбросить щетку, то остается предположить, что он был идиотом, который оставил на месте преступления главную улику со своими отпечатками пальцев. Но я уверен, что его отпечатков там не было. И именно поэтому я утверждаю, что щетку, с помощью который была сломана дверь, забрал другой человек. А именно — Мехмед Селимович.
Все посмотрели на Селимовича. Тот сидел мрачный. Правая рука его вздрагивала. Он молча слушал Дронго, никак его не опровергая.
— Вернувшись в вагон, я нашел в мусорном ведре под умывальником одноразовый шприц, но не нашел щетки.
— Ну и что? — закричал Селимович, вскакивая и явно теряя терпение. — Это ничего не значит. Решили, что вам все позволено? Думаете, что можете надо мной издеваться?
— Нет, не могу, — ответил Дронго, — но Зоран первым принес мне свои записи. А вашему другу Джепаровскому в этот момент было плохо, и он после сделанного укола лежал в купе. Получается, что только вы могли выйти из купе, выбросить шприц и убрать щетку.
Селимович явно нервничал. Он стал пунцовым, глаза налились кровью. Теперь он смотрел только на Дронго.
— И еще один факт, — напомнил Дронго. — Именно вы стояли рядом с Бискарги и Шпрингером в Мадриде в тот самый момент, когда я разговаривал с Густафсоном. Может, вы тоже слышали, как он пытался со мной поссориться?
— И правильно делал! — неожиданно закричал Селимович. — Вас всех нужно давить. Всех аналитиков, шифровальщиков, агентов, всех этих подлецов, которые вместе с политиками начинают войны. Я вас всех ненавижу, ненавижу!
Некоторые начали подниматься с мест, другие смотрели на Селимовича с изумлением. А Дронго спокойно продолжал.
— Я думаю, что именно вы украли у Альберто Порлана его записи, чтобы они мне не достались. Не знаю, что там было и зачем вы это сделали. Но вы их украли. Единственный раз вы сидели в купе испанцев именно во время переезда в Дортмунд. И именно тогда неизвестный, сумев каким-то образом узнать код замка «дипломата» испанского писателя, выкрал его записи. Я думаю, что никаких секретов там не было. Если мы расспросим Альберто и его жену, то они наверняка вспомнят, как в вашем присутствии открывали «дипломат». И именно в Дортмунде у них пропали деньги и дневник. Я не думаю, что вам были нужны деньги. Но вы взяли их намеренно, чтобы никто не понял почему исчез дневник.
— Я вас ненавижу!
Селимович стоял пунцовый и весь трясся, словно собирался броситься на Дронго. Вейдеманис на всякий случай поднялся со своего места. Рыжеволосая журналистка отложила свой фотоаппарат и с интересом следила за происходящим.
— Не знаю, зачем вы это делали, — продолжал Дронго, — но думаю, что ваше маниакальное стремление помешать мне было основано и на личной неприязни, которую вы непонятно почему ко мне испытываете.
— Ах, я вас должен еще и любить?! — закричал Селимович. — Сначала эти проклятые диверсанты убили мою сестру, потом отняли у меня брата. Из-за них я лишился семьи. Это все вы — профессионалы спецслужб, будьте вы все прокляты. Это из-за вас начинаются все войны на земле.
Думаете, я не помню, как вы убивали в Сараево наших людей? Думаете, что я ничего не знаю?
— Вы ошиблись, — сказал Дронго, глядя ему в глаза, — я за последние десять лет ни разу не был в Сараево. Говорю вам абсолютно искренне, вы меня с кем-то перепутали.
— Ничего я не путаю!
Селимович вдруг в два прыжка оказался рядом с Дронго. В его глазах горела ненависть, изо рта шла слюна. Он хотел схватить стоявшего перед ним человека за горло, но Дронго одной рукой отбросил его.
— Успокойтесь, — печально посоветовал Дронго. — Говорю же вам, это был не я.
— Неправда! — бесновался Селимович. — Все боснийцы знали, что убийцей наших детей был Дронго. Он сражался на стороне сербов. Я тебя ненавижу! Ты думаешь, мы ничего не знаем?
Он снова попытался броситься на Дронго, но его схватили за руки Анджевски и Джепаровски. Вейдеманис встал рядом с Дронго, чтобы в случае необходимости защитить его. А Мехмед Селимович продолжал изрыгать проклятия.
— Это ты убивал наших детей! Ты убийца и посланник царя Вавилонского! Ты представляешь Валтасара, — он вдруг захохотал, и женщины, стоявшие рядом с ним, Виржиния и Драгана, с ужасом отшатнулись. — Ты думаешь, ваше царство вечно? Мене, мене, текел, упарсин, — кричал он, брызгая слюной. — И падет царство Вавилонское, и будут все обращены в рабство, а город станет добычей рабов и чужих племен!
— Ему плохо, — сказал Вейдеманис, подходя ближе. — Ты разве не видишь, как ему плохо? Он больной человек.
Рыжеволосая, успев убрать фотоаппарат, достала рацию. Она взглянула на Дронго и кому-то быстро приказала:
— Вызывайте врачей, здесь плохо одному из гостей. Нужна срочная госпитализация.
— Я есть пророк Даниил! — кричал Селимович с безумным выражением лица. — И это я спрятал дневник. Это я забрал щетку. Я мешал тебе везде, где мог. И я следил за тобой, исчадье ада. Ты ничего не сможешь найти, ибо я сильнее тебя. В день, который обязательно будет, когда произойдет встреча с Валтасаром, я произнесу пророческие слова, и падет царство зла!
Он снова попытался броситься на Дронго, но его держали уже несколько человек. Селимович продолжал вырываться, кричал, плакал, смеялся. Его никак не могли успокоить, пока, наконец, появившиеся врачи не сделали ему укол. Он обмяк, но продолжал что-то бормотать.
— Нужна срочная госпитализация, — сказал один из врачей.
— Не обращайте внимание на его слова, — подошел к Дронго Зоран Анджевски. — Во время войны в Сараево погибла его семья. С тех пор он немного не в себе. Он даже купил пистолет, чтобы убивать сербов. А потом явился к американцем и сообщил, что он военный преступник. Они не понимают таких шуток, и его, кажется, включили в какой-то список военных преступников и даже посадили в тюрьму, но потом быстро разобрались и отпустили. Мы все давно знаем, что он немного не в себе. Не нужно на него обижаться.
— Я не обижаюсь, — вздохнул Дронго, — я примерно так и подумал. Только я действительно не был в Сараево уже много лет.
— Мы знаем, — сказал Джепаровски, — мы все знаем. Это последствия войны, будь она проклята. Это последствия гражданской войны. Зоран македонец, а я серб, и мы всегда старались избегать этой темы в общении с Селимовичем. Мы думали, что поездка пойдет ему на пользу, но вот он опять сорвался.
— У него была безумная идея найти людей, виновных в этой войне, — добавил Зоран, — и кто-то ему сказал, что в Сараево во время войны был Дронго. Там было какое-то другое имя. Драган или Дранко, но он почему-то запомнил именно ваше.
Селимовича уже уводили санитары, и он смотрел себе под ноги, не замечая окружающих. Он продолжал бормотать про Вавилонское царство, про войну, которую он обязан выиграть. Дронго проводил его мрачным взглядом. Ему было стыдно, что он невольно спровоцировал у больного приступ.
— Это и есть ваш второй убийца? — несколько презрительно спросила рыжеволосая девица.
Она оказалась сотрудником ФСБ. Ее коллеги находились за занавесом. Их было пятеро, и они
