уруапанским салом.
Да, не вышло у него со “Съело Негро”. Не получилось обложить их со всех сторон. Не повезло. И Ванька, сукин сын, сбежал. Эксклюзивная информация о том, кем на самом деле является знаменитая на весь мир террористка Агата, конечно, всё ещё что-то стоит, но значительно меньше без досье на всех членов её организации.
Ну, ничего. Зато змей Петров засветился. Кое-что есть на него. И на Орезу кое-что есть. В общем, живы будем – хрен помрём.
Конечно, надо ещё суметь продать всю эту информацию, и самому при этом остаться в живых и на коне, конечно, надо ещё определиться с покупателем, но всё это дело техники, в которой Бурлак – дипломированный инженер; в этом деле – был бы товар, а покупатель найдется на два счёта: нет бумаг более ликвидных, чем кровью писанные.
А старый соратник Бурлака Михаил Иванович Телешов куда-то пропал, растворился в голубых просторах вселенной. За всё то время, что прошло со дня их конфиденциального разговора в отеле El Hermano Vespertino, на связь не выходил ни разу. Из чего такой бывалый человек, как Владимир Николаевич Бурлак, не мог не сделать некий достаточно обоснованный вывод. А именно: что предложение Телешова возглавить ему здесь, в Латинской Америке, небольшую оперативно-розыскную структуру по поиску и отлову разного рода “новых русских”, пытающихся, по старой доброй нацистской традиции, затеряться с украденными миллиончиками и миллиардишками в дебрях и сельвах необъятного странноприимного теплого и ласкового континента среди папай, агав и доверчивых туземцев, – это предложение либо – версия раз – является блефом и уловкой, либо – версия два – есть полная и безответственная самодеятельность старого друга Миши, либо – версия три – никакого отношения к будущей защите интересов Родины не имеет, а придумано теми самыми жуликами и бандитами, которые держат банк, где и выпало служить ковёрным коварному Михаилу Ивановичу.
В первом случае надо незамедлительно расследовать, что это за уловка, и какая каверза против лично Бурлака за всем этим может затеваться. Только вот с делами разгрестись. И принять надлежащие меры. Во втором случае следует признать, что Миша Телешов не есть такая крупная фигура на доске современного силового и финансового status quo, какой себя пытался представить в глазах старого боевого друга, и затеял игру, какая ему оказалась не по зубам. И, скорее всего, Мишу уже взяли за афедрон и закопали в мягкую хвою где-нибудь в подмосковном лесу, потому что самодеятельность, которую втюхивают профессионалам, как правило, ничем хорошим не кончается. Ни для самого массовика-затейника, ни для её участников. Значит, надо хорошенько оценить, насколько дурацким является положение, в которое поставили Бурлака, чем это может ему грозить и с какой стороны, и принять надлежащие меры. В третьем же случае надлежало принять стакан за упокой поруганной Родины, да и позабыть про неё навеки, окончательно отвернув лицо в сторону панамского перешейка, ибо в стране, где полковник ГРУ прислуживает бандитам, нет и не может быть места честному служаке Бурлаку, у которого, возможно, рыльце слегка и в пушку, у кого оно не в пушку, но который, однако, кое-какие иллюзии в отношении служения отечеству в девственном отдалении от безобразьев, вождями оного отечества творимых, сохранил.
Бурлак одним махом допил коньяк. Господь с ним, с Мишей Телешовым. И с его предложением тоже. И вообще довольно хлопотное это дело, если разобраться, – отлавливать всякую нечисть на предмет отправки малой скоростью в страну трижды победившего капитализма. Может, и ну его. Повоевал я на своём веку досыта, иному на три жизни хватит, пожалуй, можно к дембелю и поспокойнее себе занятие сыскать.
Имея денежки-то!..
Служба службой, а пора, пора поработать на себя. Как все делают.
Тут дверь в пакгауз открылась, и на пороге возник пятый шифровальщик Гришка.
В третий раз, подумал Бурлак. В третий раз уже. И думает, что я ни хера не замечаю. Что я стар и из ума выжил. А я не стар. Я – суперстар. И я вижу всё. Вижу, что, когда нужно войти доложить мне о том, что его поганая светлость сучонок ко мне пожаловал крови моей попить, ты, Григорий, позорно вскакиваешь из-за стола, бежишь лично открыть ему дверь, хотя мог бы безболезненно воспользоваться селектором, и при этом даже не соизволяешь постучать, спасибо, что ещё сапогом дверь не пинаешь, спасибо, дорогой. Пора тебя, мерзавца, примерно высечь. Не со зла, нет. Я не злюсь. Исключительно заради субординации. Так, напомнить, что ты в армии служишь, а не у тёщи на блинах присуйствуешь. А злиться – на что же злиться? На то, что ты чувствуешь событие до того, как ему случиться, как крысы чувствуют, что их кораблю через пять минут настанет здец3.14?.. Это не есть повод для злости. Это есть основополагающая доминанта хорошего холуя. А барская порка хорошего холуя не портит.
Покамест я здесь хозяин. А никакой не сучонок.
– К вам Валерий Павлович! – сказал Гришка, не знающий о том, что уже обречён на порку. – Впустить?..
Бурлак вальяжно кивнул. Вообще-то он ждал своего заместителя ещё вчера и теперь собирался навешать ему трендюлей за то, что он где-то шляется. Для того, чтобы убедиться в отсутствии военно- полового агента в Монтеррее, вовсе не требуется столько времени.
– Разрешите? – спросил сучонок и, нимало не интересуясь, разрешают ему или нет, вошёл в кабинет резидента.
Вид у него был как у страждущего с похмелья алкаша, который нечаянно разбил об асфальт купленную на последний червонец четвертинку, а через час мук и отчаяния нашёл на земле сто баксов чистыми деньгами.
– Ну, что скажешь плохого? – спросил Бурлак, пока Мещеряков сопел и облизывался, лаская взором бутылку коньяка, что стояла, полупустая, на столе высокого начальства.
– Так что… нету агента 4F-056-012, Владимир Николаевич, – тяжело вздохнув, произнес сучонок.
– Знаю, что нету, – спокойно сказал Бурлак. – Ты и должен был его найти.
– Я и нашёл… – потупился Мещеряков.
– Ничего не понимаю, – грозно сказал Бурлак. – Ты мне что, загадки пришёл загадывать? А ну, говори всё как есть!
– Да в морге я его нашёл!
– Что?!.
– Т-так точно, в морге. Убили его. Очередью из крупнокалиберного пулемёта. Разрешите показать акт вскрытия?..
В другое время Бурлак бы непременно похвалил Валерия Павловича за этот акт вскрытия: неприязнь неприязнью, а профессионализм был вещью, которую Бурлак в людях уважал независимо от абсолютной интенсивности линий говна в их персональных спектрограммах. Кроме того, официальная задокументированность смерти агента сильно облегчает жизнь резиденту, которому предстоит его списывать и отчитываться потом перед руководством. Но теперь он был слишком взволнован для подобных сантиментов. Он схватил ксерокопию и впился глазами в строчки документа.
– Кто же это его порешил-то? – буркнул он, с трудом продираясь через нагромождение испанских названий внутренних органов убитого. – Кому он на хер запонадобился?
– Ищут, – сказал Мещеряков с неуместным в данной ситуации юмором.
– Да, эти, пожалуй, найдут… – сказал Бурлак. – Вот не было печали… Что у тебя ещё есть?
– Две газеты с репортажами и ещё один акт вскрытия…
– Чего вскрытия?
– Мужика, который сидел за рулем машины, в которой они ехали.
– Кто ещё такой?
– Какой-то Ореза…
Бурлак еле удержался, чтобы не придать обуявшим его эмоциям интенсивно-вербальную форму.
– Ну-ка, выкладывай всё, что знаешь про это! – приказал он.
– Да пока никто ничего не знает. Ехали они вроде как в “мерседесе”, принадлежащем этому Орезе, и кто-то их из пулемета расстрелял прямо на дороге. Свидетелей – нет.
– Где это случилось?
– Неподалеку от Теуакана.
Бурлак задумался.
