Барселонская галерея

Элеонора сидела на своем старом, продавленном диване и чувствовала себя абсолютно счастливой. Муж суетился на кухне. Открывал шампанское, готовил бутерброды, которые называл «канапе».

Нора смотрела вокруг и словно видела все впервые: и выцветшие зеленые обои, и маленький телевизор, и массивный гардероб. Теперь у нее будут другие вещи. Более новые, более современные, более удобные. Нора встала, неторопливо прошлась; заглянула в комнату к дочери и подошла к старому пианино. Аккуратно смахнула пыль. Пианино Танюшка заберет с собой, это абсолютно точно. Ни за какие сокровища дочь не расстанется с этим древним инструментом, который ее бабушка возила с собой по гарнизонам.

Элеонора открыла крышку и нажала клавишу. С этого-то пианино все и началось. Мы живем в мире людей и мире вещей, где все тесно переплетено. И нам не дано предугадать не только «как слово наше отзовется», а вообще ничего. Кем станет для нас тот или иной человек? Надолго ли? Для чего нам послано это счастье? А это страдание? И какая роль отведена во всей этой истории нашим близким — и людям, и вещам?

— Прошу к столу, все готово, — послышался счастливый голос. Его голос. Нора вздрогнула и аккуратно закрыла крышку.

Эпилог второй, и последний

8 февраля 2008 года

Олег Игнатенко сидел в своем рабочем кабинете и смотрел на только что прочитанную рукопись, рядом с которой лежал надорванный желтый конверт. На конверте значилось его имя, написанное печатными буквами. И больше ничего — ни фамилии, ни почтового адреса, ни данных об отправителе.

Странную посылку принес курьер этим утром. И клялся, что понятия не имеет, кем она была отправлена.

Олег всегда был человеком рассудительным и крайне осторожным, а потому не торопился вскрывать конверт. Он перебрал в уме все возможные варианты попадания к нему таинственной бандероли, включая юмористические. Он тщательно ощупывал конверт, подносил его к свету, даже обнюхивал, но все было тщетно. Похоже, внутри еще один пакет, и это все, что можно сказать. В конце концов Олегу надоело гадать на кофейной гуще. Была не была. Он взял нож для бумаги и аккуратно вскрыл его.

Внутри оказалась рукопись, озаглавленная «Барселонская галерея». Он просмотрел первый листок, второй… Сел и прочел все от корки до корки, не отрываясь.

Только потом Олегу пришла в голову мысль, что в посылке должно находиться еще и письмо или хотя бы короткое послание. Дрожащей рукой он взял желтый конверт.

К его ногам упал лист в клеточку, весь заполненный синими ровными строками. Обычный листок из школьной тетради, но исписанный совсем недетским почерком.

Красивые, четкие буквы расплывались перед глазами. На Олега накатило странное, необъяснимое волнение. Наконец он заставил себя прочесть написанное.

Любимый мой, мой хороший! Самый родной и драгоценный человек! Ты, наверное, не сразу понял, каким образом попал к тебе этот конверт. От кого он? Почему на нем нет обратного адреса? Спешу объяснить тебе. Это пишу я, Светлана. Твоя случайная знакомая. Твой самый искренний друг. Твоя не слишком желанная любовница. Да, не отрицай, я сознаю, что ты никогда не любил меня как женщину, несмотря на то, что мы с тобой были вместе. В общем, ты понимаешь. Ты у меня все чувствуешь и понимаешь. Ты самый умный и добрый мужчина на свете.

Сколько раз я мечтала задать тебе простой вопрос: «Как ты ко мне относишься?» Я разрывалась между напрасной, но такой сладкой надеждой услышать: «Я тебя люблю» — а вдруг! — и горьким пониманием, что ты, такой порядочный и честный, не сможешь произнести эту сладкую ложь. Скорее всего, ты отвел бы взгляд и пробормотал что-нибудь вроде: «Я отношусь к тебе очень хорошо». И я бы тогда умерла на месте.

Раз ты читаешь это письмо, значит, меня уже полгода нет на этом свете. Именно такой срок я и запланировала, когда заказала отправку посылки. Ты уже пережил мои похороны, горевал по мне (я смею на это надеяться), уже, наверное, забыл меня. А теперь снова вспомнил. Видишь, иногда можно вернуться к живым, когда сам находишься в мире мертвых. Правда, я позаботилась об этом заранее. Я отдала конверт своей секретарше и попросила отправить тебе ровно через полгода после моих похорон. Почему именно через шесть месяцев? Не знаю. Мне всегда казалось, что это магическое число. И потом, за этот срок ты уже успеешь освоиться со своей новой жизнью. Как тебе в ней? Жалеешь ли ты о чем-нибудь? Счастлив ли? Помирился ли со своей женой, как я искренне желала? Но я снова отвлекаюсь.

Вместе с письмом я оставляю тебе рукопись. Не знаю, как назвать мое творение. Повесть? Пожалуй, нет, для повести в ней слишком много действующих лиц. Роман? Возможно. Хотя скорее это просто записки. О нас с тобой. О наших знакомых. О поступках, которые мы совершали, и о причинах, которые эти поступки рождали.

Ты спросишь — для чего все это?

Ну, во-первых, я всегда мечтала стать писателем. Думаю, ты этого даже не предполагал. И не только ты. Я мечтала писать с детства. Да-да, видимо, у меня это наследственное. И я это сделала — написала книгу! Пусть у моей единственной вещи будет единственный читатель. Я не против. Это ведь будешь ты.

Вторая причина, по которой я решилась на этот приятный, но слишком кропотливый труд, — желание подарить тебе счастье. Помнишь историю про моего дедушку и его книгу? Это чистая правда. Ведь я верю в то, что каждый искренний творец немножечко умеет колдовать. Если подробно описать то, о чем мечтаешь, это рано или поздно сбудется наяву. А у моей книги счастливый финал. И я очень постараюсь, чтобы она не попала в чужие руки.

В этих записках реальность тесно сплетается с моими фантазиями и моими домыслами. Ведь я могу подробно рассказать про свою жизнь, про нашу встречу, но ничего не знаю о твоем детстве. И тем более о детстве Дениса, тайных мечтах Танечки или внутреннем мире твоей бывшей жены. Но, думаю, я окажусь не так уж далека от истины. Такой странный и загадочный народ — писатели. Не только создают будущее, но и угадывают прошлое людей. А иногда их сокровенные мысли или скрытые страхи.

Реальность так тесно переплетена у нас с мечтами, что становится непонятно, где что. Но ведь и в жизни так. Самая смелая мечта может воплотиться в действительность, а то, что кажется нам известным, — всего лишь иллюзии.

Вдруг и правда отыщутся у кого-нибудь письма моего дедушки и справедливость наконец восторжествует. Не хочу никого наказывать, Бог всем судья, но ведь моей семье судьба явно задолжала счастья. Хорошо бы оно сполна пролилось на Олесю и ее детей, внуков. Видишь, как далека я в своих мечтах? У меня теперь много времени — целая вечность.

Я назвала свою рукопись «Барселонская галерея». Почему «галерея»? Потому, что в моей книге больше портретов, нежели действий. Мне всегда казалось: сами люди, их внутренний мир, интереснее того, что с ними происходит. Почему «Барселонская»? Потому что очень люблю этот город. Потому что там мы с тобой встретились. Нигде больше нет такой красоты. Потому что именно там жил самый известный волшебник двадцатого века — Гауди. Гениальный и сумасшедший. Мой недостижимый идеал. Тоже непонятый, одинокий и пытавшийся, как и я, где-то взять на себя роль Господа Бога. Ну, вот и все. Счастья тебе. Спасибо за все. Прощай, любимый.

Олег положил письмо рядом с рукописью и обхватил голову руками.

На его рабочем столе стояли две фотографии. На первой, совсем недавней, его приемная дочка Олеся кормила белых гусей возле храма Святой Евлалии. Они вместе ездили туда в ноябре прошлого года, через два месяца после похорон. Леся хотела загадать желание. А он обещал себе, что будет делать все, что она ни попросит. Что это было за желание, Олег не знал.

С другой грустно улыбалась Светлана. Это была единственная ее фотография восьмимесячной давности. Дома у бассейна. Туда еще не залили воду, и была видна та самая мозаика, над которой они так