будет до тех пор, пока либо не прибудут Чёрные Корабли, либо вы не скажете мне то, что я хочу услышать.
- Два дня под девятым уровнем практически гарантируют, что к моменту их прибытия я буду мёртв.
- Возможно. Это будет досадно, к тому же ещё и вопросы станут задавать. Но это далёкая тюрьма, и командую здесь я. Именно поэтому сегодня я просто беседую с вами. Только вы и я. Последний шанс. Расскажите мне всю правду сейчас, Эйзенхорн, как мужчина мужчине. Упростите все для нас обоих. Сознайтесь в своих преступлениях, пока вам не начали причинять боль, избавьте нас от суда на Трациане, а я сделаю все возможное, чтобы ваша казнь не была мучительной.
- Я с радостью скажу вам правду.
Его глаза загорелись.
- Она изложена там, на том планшете, который вы читали. Я не раз повторял её в течение трех последних месяцев.
Когда под гул океанических бурь охранники провели меня по каменным коридорам и втолкнули обратно в холодную камеру, меня уже дожидался Фишиг. Наши ежедневные пятнадцать минут.
Он принёс лампу и поднос с ужином: жидкий, чуть тёплый рыбный бульон, корка чёрствого хлеба и стакан разбавленного рома.
Я сел на грубо сколоченную койку.
- Меня требуют выдать для суда, - сказал я Годвину.
- Но, - кивнул он, - как я понимаю, завтра начнутся пытки. Я подал протест, хотя уверен, его случайно уронят в мусорную корзину.
- Убеждён, так и произойдёт.
- Ты должен поесть, - сказал Фишиг.
- Не хочу.
- Просто поешь. Тебе понадобятся силы, а судя по внешнему виду, с этим у тебя проблемы.
Я покачал головой.
- Грегор, - сказал он, понизив голос. - Хочу задать один вопрос. Он тебе не очень понравится, но это важно.
- Важно?
- Для меня. И твоих друзей.
- Спрашивай.
- Скажи, ты помнишь, - Боже-Император, как же это было давно! - как в прошлом году мы снова встретились на том кладбищенском поле возле Каср Тирок?
- Конечно.
- В молельной башенке ты сказал мне, что не можешь и подумать о том, чтобы совершить что-то, что порадует демона или поможет ему. Ты сказал тогда: «Я не могу даже вообразить себя творящим такое безумие».
- Я хорошо помню это. Ты ещё мне ответил, что если бы решил, будто я собираюсь так поступить, то сам пристрелил бы меня.
Он кивнул и грустно усмехнулся. Последовало мгновение тишины, нарушаемой только треском лампы и грохотом моря за пределами тюремных бастионов.
- Ты хочешь убедиться, не так ли, Годвин? - спросил я.
Он укоризненно посмотрел на меня, но промолчал.
- Мне это понятно. Я требую абсолютной верности и от тебя, и от всех своих людей. Вы имеете право быть уверенными в том же самом относительно меня.
- Тогда ты знаешь мой вопрос. Я посмотрел ему прямо в глаза:
- Ты хочешь спросить, не лгу ли я? Есть ли хоть крупица истины в обвинениях? Ты хочешь быть уверен, что не работаешь на человека, который якшался с демонами?
- Понимаю, глупый вопрос. Если бы все это было правдой, то тебе ничего не стоило бы солгать и сейчас.
- Я слишком устал, чтобы говорить что-то кроме правды, Годвин. Клянусь Золотым Троном, я не делал ничего такого, в чём меня подозревает Осма. Я преданный слуга Императора и Инквизиции. Найди мне орла, я поклянусь и на нём. Не знаю, что ещё могу сделать, чтобы убедить тебя.
Он поднялся на ноги:
- Мне хватит и этого. Просто хотел убедиться. Мне всегда было достаточно твоего слова, и после всех этих лет я убеждён, что ты сказал бы мне все… даже если бы…
- Уж будь уверен, старый друг. Сказал бы. Даже если бы я и был таким отродьем, каким меня считает Осма, и сумел бы обмануть его… Тебе бы я соврать не смог. Только не тебе, исполнитель Фишиг. Охранник постучал в дверь камеры.
- Ещё минутку! - прокричал Годвин и снова обернулся ко мне. - Съешь свой ужин.
- Тебя Осма за этим прислал? - спросил я.
- Проклятье, нет! - оскорблённо прорычал он.
- Все в порядке. Я и не думал об этом.
Охранник постучал снова.
- Хорошо, будь ты неладен! - фыркнул Фишиг.
- Увидимся завтра, - сказан я.
- Да, - ответил он. - Но сделай кое-что для меня.
- Только скажи.
- Поужинай.
Предположительно около полуночи начались судороги. Они пробудили меня от дурного сна. Боль пронзала все тело, а сознание словно оцепенело. Я не чувствовал себя так плохо с тех пор, как почти за два года назад на Лете Одиннадцать во время Тёмной Ночи меня отравил Пай.
Я попытался подняться и рухнул с койки. Живот скрутило спазмом, и я вскрикнул. Меня рвало остатками жуткого ужина. Меня терзал то лихорадочный жар, то смертный озноб.
Не знаю, сколько времени у меня ушло на то, чтобы доползти до двери, и как долго я молотил в неё кулаками. Несколько минут или много часов.
Сознание отступало перед спазмами и усиливающейся агонией.
- Святой Император! - воскликнул охранник, когда открыл дверь и увидел меня в свете фонаря.
Он закричал, потом раздался топот ног, бегущих по коридору.
- Он болен, - услышал я слова охранника.
- Оставьте его до утра, - сказал другой.
- Он умрёт, - нервно ответил первый.
- Пожалуйста… - прохрипел я, протягивая руку. Пальцы парализовало и скрутило в уродливую клешню. Прибыли остальные. Я услышал голос Фишига:
- Ему нужен врач. Профессиональная помощь.
- Не позволено, - возразил охранник.
- Мужик, ты глянь на него! Он же умирает! У него какой-то приступ.
- Пропустите, - произнёс чей-то голос. Подоспел тюремный санитар. Его сопровождал Риггре. Дознаватель выглядел так, словно его вынули из постели.
- Он симулирует, оставьте его! - высокомерно заявил Риггре.
- Заткнись! - прорычал Фишиг. - Посмотри на него! Это не симуляция!
- Он мастер обмана, - ответил Риггре. - Возможно, он слизал свинцовую краску с двери, чтобы лучше сыграть спектакль, но тем хуже для него. Это обман. Оставьте его.
- Он умирает, - настаивал Фишиг.
- Похоже, он серьёзно болен, - озабоченно произнёс охранник.
Неожиданно меня скрутили новые мучительные судороги. Надо мной склонился санитар, и я услышал писк медицинского ауспекса, который он вытащил из своей фармакопеи.
