Анвар Абиджан
Аламазон и его пехота
ОТ АВТОРА
Главный герой моей повести — веселый, озорной мальчишка, который очень похож на каждого из вас, друзья. Прежде всего потому, что каждый из вас мечтает, чтобы с ним произошли разные удивительные и необычайные происшествия. Чтобы знать, прав я или неправ, утверждая это, вы должны прочитать повесть.
Не думайте, что это трудно: чтение книг такое же приятное занятие, как облизывать варенье на пальцах. Вы только должны иметь чуточку терпения — ровно настолько, насколько нужно его, чтобы открыть банку с вареньем.
Начнем, пожалуй, а?
МУШКЕТЕР ИЗ ТАШТАКА, ИЛИ ПРОЛОГ
Селение Таштака[1] с трех сторон окружено высокими, могучими вершинами горы Елка итог.[2] И село, и гора вполне оправдывают свои названия. Если смотреть сверху, кажется, что видишь перед собой каменную подкову, которая упала с копыт мифического скакуна — такого, о котором пишет наш эпос «Алпамыш». А горы возвышаются над этой подковой, будто паруса — особенно в ясную зимнюю пору, когда их белые вершины блестят в лучах неяркого солнца.
Каменную подкову будто пересекает блестящий след гигантского сказочного меча. Это Кочкарсан, он продолжает водопод, пенящийся по склону восточной вершины. Там, где водопад падает на землю, образовалось озерцо, его питает подземный родник. Именно поэтому сай, рожденный от маленького водопада, удивляет приезжих своей шириной и плавностью — они ведь ничего не знают о роднике.
Добраться до селения нелегко. Вначале нужно ехать по огромному лугу, разноцветной скатертью расстилающемуся по долине. Сочная, высокая трава готова скрыть путника с головой — даже если он едет на лошади. Но и подъехав почти вплотную к Таштака, видишь, что нужно еще взбираться по отвесным террасам, одна за другой поднимающимся к самым стенам кишлака.
На первом выступе растет миндальная рощица. Невысокие деревца с зубчатыми блестящими листьями хороши в любую пору, но особенно весной, когда цветут белыми и розовыми цветами, пахнущими сильно и пряно. Там, где между деревьями прогалы, кустами растет исрык — ароматом этой травы окуривают детей, чтобы обошла их болезнь.
Второй выступ начинается редкими кустами арчи, но постепенно деревья становятся все гуще — и вот уже тропа вьется в настоящем лесу, rycтoм и живописном. Звучно поют кеклики — считают, что именно в этих местах зимуют и выводят птенцов эти редкие птицы, ведь именно в окрестных пещерах можно найти множество золотистых перьев, которые оставляют кеклики.
Следующий выступ таштакалинцы называют «кашта».[3]
В самом деле, он весь как бы соткан из разноцветья тюльпанов — словно искусная вышивальщица подобрала оттенки один к одному: красные, багровые, желтые… Даже бабочки, порхающие над цветами, и те каких-то необыкновенных, фантастических расцветок… Если остановишься здесь и оглянешься вокруг, увидишь: серебристые вершины гор с этого выступа кажутся еще более величественными и прекрасными, словно ожившими. А дальше, после третьего выступа, виден навесной мост; только пройдя через него, можно ступить на землю Таштаки.
А вот и главный герой нашей повести — он сидит на плоской каменной глыбе недалеко от моста, болтает в воде ногами и разглядывает противоположный склон. Зовут его Аламазон.
Аламазон на языке таштакалинцев означает «большой костер». И часто бывает: в тот миг, когда во время свадьбы подливают масло в ритуальный костер и он вспыхивает с особой силой, местная детвора с особым удовольствием кричит «Аламазо-он, гулдирмазон!». Ох, и не любит же он эти выкрики! Неудивительно, что самый громкий голос неожиданно обрывается в тот момент, когда подкравшийся Аламазон больно ткнет в бок его обладателя…
Аламазон любит три вещи: первое — устав после футбола, читать книгу, лежа на диване. Второе — без устали фантазировать на самые разные темы. Темы он берет в основном из прочитанных книг, иногда пытается выразить свои фантазии в виде стихов. Третье — когда надоест читать, забыть обо всем и до изнеможения снова гонять в футбол. Но исполнение желаний дается нелегко. Это может подтвердить и Аламазон. Когда, устав до чертиков, весь в пыли, он возвращается домой, мать дерет его за уши — почему не помотал дома. Брат, у которого он часто тайком берет книги, тоже воспитывает no-своему: читай, мол, то, что тебе положено по возрасту! Когда же он, увлекшись стихами, упорно не отзывается на окрик отца, тот, не долго думая, принимается расстегивать свой ремень, чтобы поговорить с ним по-мужски… Даже бабушка, давно перешагнувшая девяностолетний рубеж, не остается в стороне от воспитания Аламазона: «В мое время хорошо знали, в какое место лучше всего входит наука». Единственный, кто по-настоящему понимает Алмазона, — это его дядя. Ему мальчик готов доверять все свои секреты, включая самые «страшные»: кто принес мышь на урок физики, кто затеял потасовку во время перемены… Дядя, когда приезжает из столицы, тоже словно превращается в мальчишку — непоседливого, озорного, и иногда вместе с племянником получает от бабушки выговоры… Вчера он снова приехал в кишлак, правда, совсем ненадолго, и привез с собой таинственную коробочку из серебра, с полустершимися буквами — как раз о таких, наверно, рассказывается в сказках «Тысячи и одной ночи».
Аламазон читает жадно и с упоением. Но в кишлаке, в школьной библиотеке, не слишком много приключенческих книг. Правда, те, что есть, он прочитал по многу раз — и про Чипполлино, и про Буратино, и про Тома Сойера с Геком Финном. А уж о «Робинзоне Крузо» и «Маугли» — и говорить нечего!
Иногда бывает, когда он делает налеты на книжную полку старшего брата, мы уже говорили. Ровно два года назад, когда после пятого класса он отдыхал на каникулах, тайком прочитав «Минувшие дни», «Мираж» и «Казаки», принялся за «Анну Каренину». Этот шедевр Толстого Аламазон так и не дочитал: старший брат поймал его за чтением как раз посередине главы о любви. Нагоняй в тот раз был особенно ощутимым: у любознательного пятиклассника долго горели уши!
Но, несмотря на все это, книги делала свое дело: детские учили мальчика тому, что правда и добро обязательно побеждают неправду и зло; книги для взрослых — что настоящим человеком можно назвать только того, кто приносит пользу людям и родной стране, борется за правду и справедливость. И у Аламазона возникало желание совершить что-либо такое… такое, чтобы о нем могла говорить вся страна! Он жаждал подвига! Но что именно нужно сделать, с чего начинать?
И он размышлял о героях прочитанных книг. Вот Робинзон Крузо — он же мог в одиночестве опуститься, одичать, превратиться в что-то страшное, а он, наоборот — трудился, воспитывал Пятницу и сражался с кровожадными дикарями. И, не имея возможности общаться, вел дневник… Аламзон тоже стал вести дневник, приутих, стал уединяться — совсем как Робинзон Крузо. Учителя не успели обрадоваться такому превращению, как Аламазон увлекся «Озорником» и снова превратился в неугомонного сорванца. А уж после того как прочитал «Спартака» Джованьоли — и вовсе разошелся: вообразил себя гладиатором, соорудил деревянный меч и, сражаясь, как гладиатор, нечаянно разбил голову однокласснику, который владел своим мечом несравненно хуже. Ох, и неприятностей же было у него после этого у Аламазона, разумеется!
И только учитель физкультуры, который вел кружок фехтовальщиков, не стал упрекать мальчика, а
