непричастность к такому тяжелому обвинению — троцкизм»[836]. Нарком заступился и в этом случае.
Однако обратите внимание, что больше всего волновало сталинских «любителей чистоты». Справляется ли начальник домны Горлов с работой? Выполняет ли план? Качественно ли ведет плавку? Ничего подобного! Все производственные качества начальника Горлова и его таланты руководителя отходят на второй план перед важнейшим вопросом — а не троцкист ли этот Горлов? И в случае его ареста кто заступит на освободившийся пост? Лучший металлург? Или более осторожный в своих действиях, идеологически подкованный, скользкий товарищ?
Однако уже осенью 1936 года возможности Орджоникидзе по защите своих работников сильно сократились, поскольку был арестован один из ближайших сотрудников наркома — Пятаков, и родной брат Орджоникидзе — Папулия. В такой же ситуации оказался в то же время и нарком путей сообщения Л.М.Каганович, тоже сопротивлявшийся «очищению» советских железных дорог, у которого были арестованы несколько ближайших сотрудников. Разной была их реакция на акцию устрашения со стороны Сталина — Каганович испугался, и стал служить вождю еще более преданно, плюнув на потерю кадров в своем наркомате и связанную с этим дезорганизацию работы НКПС. Орджоникидзе не смирился:
«Отбиваясь от наседавших со всех сторон неприятностей, Орджоникидзе был ограничен в своих возможностях приостановить репрессии. Единственно, на что он надеялся, — это доказать Сталину, что усиление террора неоправданно. И, чтобы не раздражать вождя, избрал при этом такую тактику: НКВД уже разоблачил основную массу врагов, и главная задача состоит в том, чтобы добросовестным трудом восполнить последствия вредительства. Эту мысль Орджоникидзе повторял во всех своих последних речах»[837].
Даже в своем докладе о вредительстве в тяжелой промышленности на Пленуме ЦК ВКП(б) он упомянул об этом самом вредительстве только «для галочки»[838].
Более того, после арестов еще нескольких работников тяжелой промышленности, в числе которых были, к примеру, начальник Уралвагонстроя, начальник строительства Кемеровского химкомбината, начальник «Средуралмедьстроя», на основе выбитых из вновь арестованных сотрудников НКТП и директоров предприятий показаний, Орджоникидзе не опустил руки. Он разослал комиссии на объекты, руководимые арестованными, с тем, чтобы те беспристрастно и профессионально разобрались с каждым конкретным пунктом обвинения, решив, было ли вредительство вообще. Глава отправленной в Кемерово комиссии получил из уст наркома следующее напутствие: «Вы подойдите к этому делу как техник, постарайтесь отличить сознательное вредительство от непроизвольной ошибки — в этом главная ваша задача»[839]. То есть было поручено найти оправдательные материалы на арестованных руководителей, потому что в реальность их вредительства никто не верил. Наркому требовалось не подтверждение «компромата» от НКВД, а его техническая и экономическая экспертиза. Именно отсутствие вредительской деятельности и было установлено во всех случаях. Конечно, имели место отдельные недостатки, но, в частности, дела на «Уралвагонзаводе» обстояли даже лучше, чем на других аналогичных стройках региона. Обо всем этом нарком был оповещен по телефону.
Вооруженный этими известиями, Орджоникидзе, не дожидаясь прибытия в Москву своих эмиссаров, отправился к Сталину, намереваясь с фактами в руках доказать пагубность продолжения репрессий среди работников его наркомата и руководителей предприятий тяжелой промышленности.
Однако в ходе прошедшего разговора выяснилось, что Сталин не пойдет на изменение своей политики, после чего Орджоникидзе пришел к себе домой и застрелился.
Как полагают современные исследователи, это был «последний аргумент» для вождя и учителя, не желавшего осознать, что проводимое им уничтожение научно-технической и хозяйственной элиты страны самым печальным образом сказывается на работе тяжелой промышленности.
А что такое для СССР тяжелая промышленность? Это в первую очередь производитель вооружения. Точнее — это единственный источник оружия для РККА, поскольку за границей нам продадут только явное старье и только втридорога. Обратите внимание на названия предприятий, мелькавших в тексте — среди них исключительно гиганты индустрии, в том числе «Уралвагонзавод» и Криворожский металлургический комбинат! Напомню, что первый завод в войну получил известность как «Танкоград», то есть это та самая кузница, откуда вышла большая часть советских танков, воевавших на фронтах Великой Отечественной, а второе предприятие — один из крупнейших в СССР производителей броневой стали[840].
Так кого вычищало «очищение»? Людей, имеющих бесценный опыт успешного (об этом идет речь в докладах руководителей комиссий наркому Орджоникидзе) руководства строительством и управления на объектах тяжелой индустрии в годы первых пятилеток, в условиях очень похожих на военные!!! Именно тогда заводы сооружались с помощью кирки и лопаты в чистом поле в рекордные сроки, а перед войной, в рамках (по Суворову) к ней подготовки их арестовывают. Арестовывают вопреки успешной хозяйственной и производственной работе[841]. И это — в интересах повышения обороноспособности? Скажите — чьей?
Еще один штрих. Директор оружейного завода в Ижевске писал об обстановке на предприятии в ходе воспеваемого Суворовым «Очищения». Полюбуйтесь, как славно оно повлияло на производство:
«Проект реконструкции завода рассматривали больше года... А тут еще особая обстановка, в которой возникало много непредвиденного. Арестовали по неизвестной для нас причине начальника винтовочного производства, а вместе с ним семнадцать других инженерно-технических работников. Производство начало лихорадить, руководители многих участков стали работать неуверенно. И вышло так, что в течение двух месяцев мы не могли сдать ни одной винтовки: сплошная браковка стволов. То работники ОТК цеха забракуют, то работники ОТК завода, то, наконец, представители военной приемки...
Именно в этот период на заводе проходили партийные собрания, на которых “разоблачались” те, кто когда-то служил в армии Колчака. В таких условиях даже президиум собрания выбирали по два-три дня. А руководителей завода, секретаря парткома нередко вызывали в здание управления внутренних дел. Спрашивали, почему много брака, почему идет брак в литейных цехах, особенно в чугунном. Объясняли как могли.... Во всяком случае, эти вызовы нервировали специалистов, вносили еще большую “перестраховку” в работе. <...>
В связи с такими событиями главному технологу, главному конструктору и особенно главному инженеру приходилось решать множество дополнительных дел, которые в других условиях могли быть решены начальниками цехов и начальниками производств...
Не случайно в этот период к нам стал часто приезжать начальник нашего главка Иван Антонович Барсуков... В острой ситуации он, взъерошив волосы, почти серьезно говорил:
— Ты знаешь, Владимир Николаевич, если мы этот вопрос не решим — тюрьма»[842].
Однако, на этом испытания для «очищающегося» производства стрелкового оружия для РККА не кончились.
«За три месяца до начала войны на нашем заводе вдруг появились представители Государственного контроля. Этот орган возглавлял Л.З.Мехлис[843]. И вот спустя месяц руководитель приехавшей группы просит встречи для ознакомления с протоколом проверки. Прочитав протокол, я пришел в ужас от тех беспорядков, которые обнаружены на заводе. Акт представлял собой целый том наших “грехов”. Однако самым невероятным оказалось то, что о работе завода, выполнении плана, состоянии техники, то есть о самом главном, в протоколе не было ни слова. Зато всяких других нарушений, истинных и мнимых, хоть пруд пруди[844].
Для проверки работы завода прибыло сразу 30 контролеров. Руководитель группы показал мандат, в котором говорилось, что ему поручено проверить состояние дел на заводе и представить доклад руководству. <...>
