Как Виктор Суворов сочинял историю

«судьба мировой цивилизации была близка к катастрофе» (с. 53). Кто-то снова откровенно врет. Суворов явно не в ладах с самим собой. Сядьте за стол переговоров, примиритесь. И выкиньте лишнее — или то, или другое. А уж потом приходите со своими откровениями и справкой от главврача.

Но что это? Никакой справки нет, а вместо этого наша круглолицая пифия с накрепко завязанными за спиной рукавами ухитряется громогласно утверждать, что «в случае падения Варшавы для Красной Армии дорога в Европу была бы открыта. В 1920 году, кроме Польши, сопротивляться в Европе было некому» (с. 53). А бедная Европа в кружевном пеньюаре заламывала руки на балконе горящего особняка. Кто ж ее, бедную, спасет от вонючего мужика? Почему-то нету у нее ни Англии с ее флотом и танками, ни Франции с ее вооруженными силами и самой мощной в то время авиацией, ни Германии с ее реваншистски настроенными вояками, которых, кстати, по окончании войны, в том числе и на случай противостояния Советам, никто пальцем не тронул — так и остались там и Генштаб[553], и мощнейший офицерский корпус в полной неприкосновенности. И европейской военной индустрии, на Первой мировой вскормленной и еще не перепрофилированной, тоже нету. И набравшихся опыта и еще не полностью демобилизованных армий нету. Ничего. Пусто. А тут русские большевики выкатываются — с разрухой, полным самоуправством на местах, фабзавкомами, дезорганизованной промышленностью, догорающей гражданской войной, без собственного производства важнейших видов оружия, но зато во главе с «авантюристом, карьеристом, трусом», и вся Европа у их ног. Каково?

Суворов явно сошел с ума. Однако, едем дальше. А впереди у нас

Попытка Nо 4: — это, стало быть, многострадальная революция 1923 года в Германии. В оставшейся части этой многопопыточной главы помимо столь же трогательного, сколь бездарно глупого и, как всегда, не имеющего ни малейшего отношения к предмету повествования эпизода о том, что «в то время меня звали Вовочкой...» (с. 61), имеется еще одна авторская шизошутка. Она заключается в том, что, по мнению нашего невразумительного друга, «Гитлер решил брать власть в тот же самый момент, который был назначен в Москве. Были ли у него инструкции из Москвы? Понятия не имею» (с. 56). После такого признания главу надо заканчивать, но Суворов не так прост. Ему не впервой писать о том, о чем он «понятия не имеет». Видели не раз и не два. Итак, следуя своей обычной манере, сразу вслед за признанием своей неосведомленности, Суворов начинает ходить вокруг да около, за неимением доказательств ничего не утверждая прямо, но всеми силами стараясь вызвать у читателя впечатление, будто бы «инструкции из Москвы» у Гитлера имелись. И на несчастного адресата заморских обличений сыплются сведения о том, что:

«Гитлер — социалист... под экономической программой партии Гитлера с гордостью могли бы подписаться Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин, Мао, Фидель, Хрущев, Брежнев и еще многие» (с. 56).

Что, социалист? Приставка «национал» вам уже ничего не говорит? [554] И Ленин со Сталиным, по-вашему, тоже «социалисты»! А как же их непримиримая борьба с Плехановым, Чхеидзе, Даном и прочими, которых они именовали «социал- реформистами», а также, заодно с Каутским и Бернштейном, «оппортунистами» и «ренегатами»? Или на самом деле они все были «не разлей вода», а яростно обрушивали друг на друга ушаты всяческих эпитетов только для того, чтобы Суворова запутать?[555] Вы еще Мао Цзэдуна социалистом назовите[556], за вами тут же из китайского ГРУ придут. В порядке интернационального долга и братской взаимопомощи.

Четырнадцать канцлеров-социалистов в Германии сменилось, и все спокойно, что в твоем Багдаде. А пришел пятнадцатый канцлер-социалист, и все так резко поменялось. Выходит, что или «15» — роковое для Германии число, или приставка «национал» все-таки что-то значит. И во Франции, кстати, тоже у власти социалисты и в 1920-х, и в 1930-х были, причем нередко страной правили кабинеты, состоявшие из социалистов на 100%. И ничего!

И еще выходит, что Вовочка Резун крайне плохо учился в школе, потому что до сих пор он наивно полагает, что в политике от перестановки мест слагаемых сумма не меняется, а экономическая программа Ленина с «экспроприацией экспроприаторов» и Гитлера с полным сохранением частной собственности[557] — одно и то же.

«По социальному составу партия Ленина и партия Гитлера — близнецы- сестры» (с. 56). А это — смотря когда. В 1923 — да, с большой натяжкой (лавочников и прочих мелких собственников в ВКП(б) маловато, а в НСДАП весьма не хватает рабочих «от станка» — все какие-то безработные ветераны, да подразорившиеся бюргеры); а в 1943 году НСДАП вполне могла называться партией крупной буржуазии — как вам простые партийцы-«социалисты» Шахт, Функ, Геринг (владелец концерна «Герман Геринг»), а в СССР крупной (равно как и мелкой) буржуазии и вовсе не было — снова к вопросу о подписях под экономическими программами.

«Книгу Гитлер пишет в заключении, но не сообщает, как и почему он оказался за решеткой. Все, что предшествовало этим событиям, Гитлер почему-то скрывает» (с. 57).

Зачем ему подробно описывать то, за что его посадили, если он надеялся на досрочный выход из тюрьмы? Напиши он побольше о павших героях, да об обстоятельствах их смерти, проанализируй свои ошибки с тем, чтобы больше их не допускать, и при его выходе из тюрьмы по амнистии после десяти месяцев (вместо пяти лет, к которым он был приговорен), его весьма многочисленные враги тут же заорали бы, что он ничуть не раскаялся, и выпускать его рано. И настал бы «Гитлер капут». Да и раскаиваться нельзя — как же потом к соратникам на волю выходить? Вот и делает Адольф невинную физиономию, мол, сижу за решеткой в темнице сырой, а за что — забыл. Но во всем, конечно, виноваты мифические «инструкции из Москвы».

«Неудавшаяся революция Гитлера самым странным образом совпала с неудавшейся коммунистической революцией» (с. 58). Что-то снова у нас не то. Совсем не то лезет из профессионального перебежчика. Изложим вкратце историю неудачной Германской революции, чтобы посмотреть, что к чему.

Революция Nо 1: вариант КПГ. С чего все началось? С пустяка — в правительства земель Саксонии и Тюрингии вошло несколько коммунистов. От такой радости в Москве чуть инфаркт не случился. Была образована специальная комиссия, выделены деньги, проведен сбор средств у населения. Глава КПГ Брандлер гордо привез в Москву бизнес-план своей революции: члены правительства выдают народу из арсеналов оружие, а тот с воплями бежит свергать буржуев. Так и сказал коминтерновским товарищам: «Вопрос о революции представляет чисто техническую проблему». Товарищи в восторге. Благословили. Перезвездили. И отправили на святое дело. Кстати, по дороге Брандлер заскочил в Варшаву к польским коммунистам — похвастаться, мол, у нас настоящая революция будет! И так ему поляки в рот глядели, что Брандлера понесло. И разошелся: а у нас 15 дивизий с оружием, 380 партизанских групп, 7 тысяч красных офицеров. Узнал бы Суворов, непременно самым крупным шрифтом на самом видном месте прописал про мощь коммунистов и коварство товарища Сталина.

Но когда Брандлер с московскими подарками приехал на родную неметчину, его ждал тяжелый удар. Злой генерал Мюллер в Саксонии привел войска в боеготовность и вероломно отправил их улицы патрулировать. И никакой революции. Брандлер рвет и мечет: я ж в Москве товарищам обещал! Ладно. Созовем конференцию фабзавкомов — и объявим все... саксонскую забастовку. А там, авось, выльется во все... саксонскую революцию. А та в свою очередь выльется во всегерманскую. Авось. Но собранная конференция, во-первых, произошла в здании, как бы невзначай оцепленном правительственными войсками, а во-вторых, делегаты в такой нервозной обстановке сами не горели желанием бастовать и не приняли постановления даже о забастовке. «Увы мне!» — возопил Брандлер и свернул всю революцию. Но не перевелись еще в Германии тупоголовые коммунисты. Из дальнего Гамбурга вылез Тельман и сказал: «А я буржуев не боюсь!». И поднял своих подопечных на уличные бои. Провоевал три дня в октябре (с 23 по 25 включительно). С тех пор его долго не видели. Вот и все.