стали постепенно складываться в эту ужасную историю, одно воспоминание о которой до сих пор вызывает во мне внутренний протест.
Рассказывалось это на том присущем представителям дна нашего общества диалекте, понять который можно с трудом, лишь иногда улавливая смысл за трехэтажными матерными нагромождениями.
Потому, может быть, я и не уловил некоторых деталей повествования моих попутчиков или же неверно интерпретировал их. Однако в конце пути произошло событие, заставившее меня усомниться в том, что описываемые здесь события — всего лишь плод моего воображения.
Рассказчика звали Горб. Его профессия осталась мне неизвестной, а вот его погибший год назад друг, Культя, зарабатывал тем, что выставлял напоказ свои тощие коленки, изображая безногого. Летом нищим живется достаточно хорошо — не надо искать ночлега. Ну а тогда друзьям и вовсе повезло ускользнув от сторожей и контролировавших место мафиози, они устроились у старых могил, в том районе кладбища, который редко посещался людьми.
Облупленные ограды и заросшие дорожки, старые, кое-где даже поваленные наземь памятники были окружением их вечерней трапезы, состоявшей из буханки, скользких холодных сосисок из найденной на помойке консервной банки и двух стыренных бутылок по 0.7 на двоих. Пластиковые стаканчики и конфеты «Улыбка» на закуску были подобраны с могил.
Устроившись за полусгнившим дощатым столиком у одного из памятников, они быстро проглотили все свои запасы, и стали готовиться ко сну.
— Мазипин Петр Никанорович, — прочитал Культя, вытирая зад куском чьего-то предвыборного плаката, — Восьмое шестое тыща девятьсот шестьдесят седьмого — восьмое шестое семьдесят второго… А седня че?
— Восьмое июня, — отозвался Горб.
— Слышь, мужик, с Днем Рожденья! — произнес Культя, обращаясь к камню, и расхохотался.
— Знаешь… Конфетку у ребенка сперли, да еще насрали… Нехорошо как-то, — сказал Горб заплетающимся языком.
И бомжи уснули.
Через некоторое время Горб сквозь сон услышал неразборчивые звуки, похожие одновременно на старческое шамканье и детский лепет:
«Дядя спрятал конфетки. Нет, сегодня мой День Рожденья и мама всегда дарит мне конфетки. Но я найду их… Нехороший дядя! Он накакал на пол. Мама говорила, что нехорошо какать на пол… И здесь нет конфеток…»
А наутро, проснувшись с жуткой головной болью, он увидел мертвого Культю, с жуткой развороченной раной на животе, опутанного собственными внутренностями. Горб не помнил, как он добрался до ограды и как перемахнул через ее двухметровые бетонные блоки. Но на следующий день он очнулся жутко избитым, с ужасным похмельем и уже совсем в другом городе.
История закончилась, и Горб с товарищем, улегшись на скамейки, успокоились.
«До Шахуньи они еще успеют выспаться, а мне выходить скоро», — подумал я. Лезть в рюкзак за книгой не хотелось, и я тоже задремал.
«Это другой дядя спрятал конфетки. Он тоже нехороший дядя, и даже не поздравил меня с Днем Рожденья…» — услышал вдруг я сквозь сон, а затем проснулся от жуткого захлебывающегося в страхе жуткого крика Горба.
— Он тут! Это он, он хочет искать у меня в животе! Он вернулся!
Валяясь на полу, Горб сучил в воздухе ногами и руками, будто отбиваясь от чего-то, нависшего сверху, а его недавний собеседник мирно храпел на своей скамейке.
Электричка уже переехала мост через Линду, и мне пора было выходить.
От станции вглубь садоводческих товариществ вела песчаная дорога и до сих пор работал киоск с непременным набором спиртного и жвачек.
Я вышел, но что-то заставило меня бросить взгляд на ярко освещенные окна моего вагона. Внутри я увидел единственную фигуру — РЕБЕНКА ЛЕТ ПЯТИ С ОКРОВАВЛЕННЫМИ ПО ЛОКОТЬ РУКАМИ. И почему-то я вспомнил, что сегодня восьмое июня. А когда наши взгляды встретились, я только и мог сделать, что выдавить из себя фразу: «С Днем Рожденья!»
А полусгнившие губы ребенка озарила УЛЫБКА…[15]
Ленин и дети
Любил Ленин детей пугать. Увидит, бывало: идут дети по Невскому, и сразу скелет в окно выставляет и вопит страшным голосом: «Я ПРИЗРАК КОММУНИ-ИЗМА!!!». Пугались дети сначала, а потом — перестали: чего, мол, скелета на веревочках бояться!
Обиделся наш Вовочка, «Гений я или не гений,» — думает… И изобрел тогда он Лампочку Ильича, да не одну, а целых две! Вставил скелету в глаза, и радуется — вот уж призрак, так призрак! Так и было изобретено электричество.
Полоски на земле
(из серии «Легенды и мифы Созвездия Кота»)[16]
Однажды Ок-Ноон прилетел к Геху, и сказал:
— Я летал больше всех!
— Но ты забыл про Ар-Мо Норан Мещуа! — ответил ему тот.
Тогда все в кабаке обернулись к ним, ибо знали, что Гех расскажет сейчас историю.
— Однажды в Фартгайле к Баллараму подошел мудрец, популярный в той стране, и, нарисовав на земле линию, сказал:
— Если ты такой мудрый, сделай ее короче, не прикасаясь.
Собрался народ, и многие думали уже, что многомудрый Балларам будет посрамлен.
А мудрец из Фартгала рассуждал в это время:
— Способности человека ограничены. И каждый может во всем стать лучше всех, поставив в тупик другого. И как нельзя сделать эту линию короче, не прикасаясь к ней, так никто не сможет превзойти этого
