Поваренная книга медиа-активиста

и даже сейчас в мировой сети возможно без труда отыскать, набрав в Google, несколько десятков употреблений этого термина.

Когда представители российского и восточноевропейского общественного движения против коммунизма — производители самиздата, защитники прав человека, диссиденты, подпольные музыканты и художники — праздновали победу над Советской империей, они ещё не знали, какое будущее при капитализме им предстоит. Мы далеки от того, чтобы однозначно осуждать наивный про- капиталистический оптимизм эпохи перестройки, еще менее мы хотели бы посылать проклятия диссидентскому движению позднесоветского периода. Безусловно, СССР, особенно в брежневский период, был отягощен множественными чертами исторической усталости и упадка, безусловно также, что позднесоветская бюрократия, может быть, не имела разработанного в точности сценария приватизации в духе Егора Гайдара и рекомендации Мирового Валютного Банка, но получила обильные дивиденды от разграбления наследия Союза, произошедшего в 90-е годы. Тем не менее герои сопротивления советскому бюрократическому режиму — узники лагерей и психушек, борцы за свободу совести и права человека, 'дворники и сторожа', — заслуживают памяти и уважения за личное мужество. Их опыт оказался трагическим, так как объективно содействовал мировому триумфу американского империализма, однако он может быть востребован на новом витке мирового исторического развития.

Как бы то ни было, героическая деятельность советских диссидентов имела в качестве основания по крайней мере одну ложную идею — представление о прекрасном, сияющем царстве капитализма, и о том, что Россия остается вне его, как вне исторической столбовой дороги. В эпоху перестройки распространилось выражение 'во всем цивилизованном мире' (то есть, не 'как у нас'). Диссиденты и подпольщики купились на пропаганду «Сникерсов», джинсов и музыки «Битлз» — и получили их в количестве, превзошедшем ожидания. Однако периоды «мягкой» поздне-брежневской диктатуры, а также фаза усиленных «флуктуаций», начавшаяся с 1985 года, демонстрируют широкие возможности низовой самоорганизации на просторах бывшего Советского Союза, связанные с гражданским использованием технологий.

Например, как известно (и об этом речь еще пойдёт позже), бюрократия в Советском Союзе блокировала развитие информационных технологий, в связи с чем для граждан были фактически закрыты возможности доступа к компьютерам. Плохо, но не катастрофично: в Союз с Запада «просочились» модели микросхем для малопрофильной западной марки «Спектрум», — одно железо без программного обеспечения — и народные умельцы 'паяли на коленке' эти микросхемы, совершенствовали оборудование, сами писали программы и использовали в качестве мониторов телевизоры. Истории советских «радиолюбителей» еще более примечательны. Этому посвящен целый фольклор, включающий рассказы о том, как с помощью самодельных тарелок, установленных на крышу, «радиолюбители» подключались к интернету и проникали на секретные серверы Пентагона. При появлении же в начале 90-х персональных компьютеров серийного производства и стихийном развитии рынка нелицензионного программного обеспечения, память о котором до сих пор хранят некоторые ветераны компьютерных рынков 'на Горбушке' и в Митино — русской народной изобретательности был дан еще больший стимул. И до сих пор любители техники, или, используя выражение Герта Ловинка, 'помешанные на технике люди, которые явно заинтересованы в собственном медиа-присутствии', — являются авангардом и надеждой нашего гражданского общества. Эта книга посвящена тому, чтобы сообщить им некоторые модели, удобные в использовании.

Манифест 'АВС тактических медиа' определяет их как 'медиа кризиса, критики и оппозиции'. Одной из главных черт тактических медиа Гарсиа и Ловинк считали то, что они 'всегда субъективны'. Имелось ввиду, что в условиях отсутствия бюджетов, штата журналистов, заведомой «самодеятельности» при изготовлении тактических медиа, они всегда представляют одну, личную точку зрения их создателя или медиа-группы. При таком подходе, автор сайта или мэйлинг-листа, обсуждавший вопросы общественной значимости, становился медиа и, конечно, от него не следовало требовать объективности. В ту эпоху, когда создавался манифест — в 1996 году — эпоху всеобщего кризиса левого движения, предательства социал- демократических правительств (недолго оставалось до 'Декларации новой социал-демократии' Блэра и Шредера), коммерческого расцвета на медиа-рынке — не приходилось ожидать никакой «объективности» от масс-медиа Спектакля, и понимание ситуации неминуемо выстраивалось вокруг оппозиции 'объективное-субъективное'. Возможность выразиться «субъективно» оказывалась шансом для множества непризнанных, крошечных медиа-инициатив. Ни о каком концептуальном подходе к широкомасштабному наблюдению и обобщению данных не приходилось и думать, речь шла о том, чтобы дать шанс появлению 'голосов с мест', живых свидетелей и участников драматического исторического процесса. Однако с течением времени мы получили возможность ориентироваться на более широкие горизонты. С ростом новых медиа «тактический» подход стал проникать во все более широкие и глубокие пласты информационного сознания, тактические медиа первого поколения выросли, набрали опыт, и появилась возможность говорить о разработке новых подходов и концептов, касающихся производства информации. Но для постмодернистского сознания, господствовавшего в мире в 1990-е и сохраняющегося — в виде локальных рецидивов — до сих пор, слова «объективность» не существует. Любая «объективность» для него ассоциируется с «тоталитаризмом», отдает угрозой 'больших нарративов', а значение придается только «различиям». Поэтому вопрос о выработке новых подходов к информации стал вопросом о смене парадигмы. Тактические медиа и есть тот новый орган восприятия, который в старых условиях постмодернизма подготавливал возникновение новой, информационной парадигмы.

Обыкновенно медиа, принадлежащие радикальной общественной оппозиции, представляют собой своего рода агитационные материалы. Например, известный фильм калифорнийской независимой студии 'Big Noise' 'Четвертая мировая война началась' демонстрирует кадры из антиглобалистских демонстраций, столкновений с милицией, уличных протестов в третьем мире, в сопровождении энергичной протестной музыки и идеологических лозунгов. На четвертом фестивале next5minutes в сентябре 2003 года после демонстрации этого фильма один из участников дискуссии сказал режиссеру студии 'Big Noise', что он сделал «агитпроп», и тот ответил: 'Да, конечно'. Это напоминает долгие споры из истории кино, начавшиеся с его появлением и вышедшие на новый раунд в политизированные 1960-е. В частности, признанный гуру леворадикального кино, великий Жан-Люк Годар сказал по поводу Коста-Гавраса — левого режиссера, снимавшего обличительные антиамериканские фильмы: 'Надо не снимать политическое кино, надо снимать кино политически'. То есть, политический смысл должен быть заложен в самом способе подачи кино-информации, а не только в идеях, которые транслируются. А если кино выражает левые идеи, но прибегает к приемам, которые манипулируют сознанием зрителя, заставляют его принять ту или иную точку зрения помимо его осведомленного решения, — то оно точно так же служит интересам Спектакля, как любой коммерческий фильм. С другой стороны, это означает, что истинно политическое кино не обязательно должно быть на политические темы, важно, чтобы оно апеллировало к сознанию зрителя, учило его критически мыслить, обрабатывать информацию.

Поэтому, в частности, в 2003–2004 годах жесткой критике с левой стороны часто подвергался американский режиссер Майкл Мур, снявший фильмы 'Боулинг для Колумбины' и 'Фаренгейт 9/11', в которых, с целью критики американского образа жизни и политики президента Буша, он злоупотреблял чувствительностью зрителя: например, снимал семью погибшего американского солдата, плачущую над его последним письмом. Однако сами левые активисты часто оказывались ничуть не лучше!

Существует определенная этика журналистов, которая ёмко сформулирована Фридрихом Тьетьеном и Томом Бассом в описании белградского радио В92: 'Никогда не отказываясь от своего изначального статуса пиратского, или независимого, радио, В92 держалась в русле общих принципов либерального журнализма: новости должны представлять события сбалансированно, настолько глубоко, насколько это возможно, людей следует представлять как индивидов, а не как членов определенных этносов или групп, направление развития важнее, чем отдельные события'. Естественно, что придерживаться хотя бы этих принципов — уже неплохо, поскольку государственные медиа обычно нарушают все возможные принципы. Но все же есть ли специфика, отличающая революционный журнализм от либерального?

Вопрос о новом левом подходе к критической, мыслящей обработке и подаче информации стоит перед современными медиа-активистами как никогда жестко. Если левые критикуют Спектакль, но сами не в состоянии предложить ничего принципиально лучшего, то чего стоит их критика? На четвертом