слишком дорого стоит и потому не имеет далекой перспективы. Цифр по СССР у меня нет, но в Венгрии, например, уже 61 процент земли, используемой в сельском хозяйстве, служит непосредственно или косвенно для производства и удовлетворения кормами потребностей животноводства. Венгерский экономист Пал Шаркань, приводящий эти данные в своей книге 'Сельское хозяйство 6удущего'совершенно правильно обращает внимание на то обстоятельство, что сельское хозяйство существует для человека, а не наоборот'. Массовое сыроедение положило бы конец обслуживанию животных, порабощению домашними животными человека. Серьезной проблемой становится и отравление отходами животноводства окружающей среды. Воздух даже на значительном расстоянии вокруг животноводческих помещений наполнен мало ласкающими обоняние запахами, а вдобавок и положительными ионами, угнетающими жизнедеятельность в человеческом организме.
На планете уничтожено уже две трети лесов, чтобы посеять зерновые... Но в перспективе человек снова свернется в лес, который ему придется посадить, когда почва вконец будет истощена. Снова кормить его будут главным образом деревья и кустарники, давая плоды, ягоды, орехи. Да еще овощные плантации. Уже подсчитано, что выращиваемая на каждом гектаре леса органическая масса гораздо больше той, какую может дать поле: лес в 4—5 раз более продуктивен, чем пашня.
Человек — покоритель Природы уже выбросил белый флаг. Но — пока только в экологическом плане. На очереди — медицина, все большее внимание уделяющая экологии человека. Призывов жить в согласии с природой мы слышим более, чем достаточно. Но как это делать, точно знают лишь одни натуристы, пока что весьма немногочисленные. Но — не все вопросы решаются большинством голосов. И вслед за ними все больше идет тех, кто понял мудрый афоризм Поля Брэгга: 'медицина — лишь полумера, причина заболевания остается вне медицины, и лекарство не достигает ее'. Если мы хотим жить в согласии с природой — нам придется принимать ее правила. Поэтому и возникает потребность в уроках контркультуры — контркультуры натуризма, в изучении натуропатии.
Член Британской ассоциации натуропатов Харри Бенджамин, уже упоминавшийся здесь, говорит:
'Может показаться странным, что так мало людей принимает столь ясную, простую и логичную теорию и практику естественного лечения. Почему ее не принимают умы медицины, не говоря уже о рядовом враче?
Натуропатия и ортодоксальная медицина — два слишком противоположных явления. Чтобы признать новую для них теорию и практику, официальная медицина должна была бы полностью отказаться от всех своих теперешних идей и начать всю работу сначала. Кроме того, громадную роль здесь играет и консерватизм человеческого ума. Да и у какого медика со званиями, учеными степенями, общественным положением, почетом хватило бы сил и мужества признать, что все, чему он учит, — неверно. Поэтому в настоящее время нет надежды на то, что официальная медицина окажется способной пересмотреть свои догмы и, наконец, встать на единственно верный путь естественного лечения. Медицина будет продолжать 'совершенствовать' свои методы, будет изобретать новые антибиотики, новые вакцины, препараты, будет с еще большей ловкостью вырезать у людей 'лишние, ненужные' органы. Так что на Земле вскоре трудно будет встретить человека, у которого не будет отрезана часть его тела.
Но если нет пока надежды, что все — и медики, и их бесчисленные пациенты — поймут, что путь к здоровью только один — через естественное лечение и естественный образ жизни, то на это способны, по крайней мере, отдельные лица'.
Мы знаем, что идея может обгонять свое время даже на многие столетия, если она родилась в обществе, не готовом к ее восприятию. Американцы, правда, всего десять лет смеялись над идеями Норберта Винера, прежде чем начали делать компьютеры... Но, как сказал Виктор Гюго, нет ничего сильнее идеи, время которой пришло.
Похоже, что время натуризма наступает. И уже в следующем столетии человечество, быть может, осуществит страстный призыв Аршавира Тер-Ованесяна, которым он начинает одну из своих книг:
'
