Известно, что идеологической основой сионизма является иудаизм. Сионистские убеждения Эйнштейна «возникли не на пустом месте. Эйнштейн с ранних лет прекрасно знал, судьбу какого народа он разделяет. Когда в 1901 году ещё молодым человеком он думал о преподавательской работе, то писал, что, по его убеждению,
В детстве основы иудаизма Альберту преподавал один из родственников. Мальчик так им проникся, что отказывался есть свинину, а в одиннадцать лет слагал гимны Господу и пел их на улице. В письме 1920 года он пишет, что школа была достаточно либеральной и как еврей он не подвергался никакой дискриминации со стороны учителей. Потом он скажет, что до конца осознал свою принадлежность к евреям только после первой мировой войны, когда его вовлекли в сионистское движение.
Тема антисемитизма пронизывает всю жизнь Эйнштейна. Что примечательно: если еврей получает на экзаменах такие же оценки, как и нееврей, и оба не поступают, допустим, в высшее учебное заведение, то считается, что нееврей не поступил по причине собственной дурости, а еврей - по причине антисемитизма.
По-видимому, уже в начальной школе Эйнштейн «впервые столкнулся с антисемитизмом., брызги антисемитизма ранили Эйнштейна не потому, что он был их жертвой, а потому, что они противоречили уже поселившимся в его сознании идеалам разума и справедливости. Во всяком случае, они не вызывали у Эйнштейна (ни в то время, ни позже) чувства национальной обособленности; напротив, они вкладывали в его душу
Характерный штрих к этой характеристике. С одной стороны, Эйнштейн впоследствии писал: «Командный героизм, пути оглупления, отвратительный дух национализма - как я ненавижу всё это» (выделено мной - В.Б.).
С другой стороны, польский еврей Леопольд Инфельд, обратившийся за помощью к Эйнштейну, написал: «Эйнштейн внимательно слушал. - Я охотно написал бы вам рекомендательное письмо а прусское министерство просвещения, но это ни к чему не приведёт. - Почему? - Потому что я дал уже очень много рекомендаций. - Потом добавил тише, с усмешкой: - Они антисемиты, Он па минутку задумался, шагая взад-вперед по комнате. - То, что вы физик, упрощает дело. Я напишу несколько слов профессору Планку; его рекомендация значит больше, чем моя. Так будет лучше всего!... Наконец он нашёл бумагу и набросал несколько слов.
Это, конечно, яркий пример проявления интернационализма и борьбы за чистоту науки Эйнштейна!
Добавим, что по свидетельству Йоханнеса Виссерта («Альберт Эйнштейн»), который свою диссертацию посвятил Эйнштейну, «многие студенты и учёные, особенно те, кому пришлось выехать из Германии «в связи с еврейским происхождением», стали обращаться к нему за советом и помощью. Эйнштейн, несмотря на замкнутый характер его жизни, всё же был открыт и доступен для людей, ищущих поддержки. Рассказывают, что когда в Институте Рентгена открылись вакансии и было множество желающих на место, почти каждый из соискателей предъявлял рекомендацию от Эйнштейна».
Интересна история была связана у Эйнштейна с «Филиппом Галъсмаиом, двадцатидвухлетним евреем, отбывавшим десятилетний срок заключения в австрийской тюрьме за убийство отца. Вся его семья была уверена в невиновности Филиппа, а сестра-подросток Люба написала Эйнштейну, что единственной причиной вынесения приговора был антисемитизм, преобладающий в стране. Эйнштейн не сомневался, что австрийские присяжные вполне могли послать невинного еврея в тюрьму; ведь австрийцы принадлежали к числу наиболее рьяных антисемитов в Европе» (Д.Брайен).
На судебную машину Австрии было оказано колоссальное сионистское давление, к делу был привлечён и Фрейд, после чего Гальсману срок заключения был сокращен до двух лет, и он был выпущен из тюрьмы с обязательством навсегда покинуть Австрию.
П.Картер и Р.Хайфилд, описывая эпизод отказа Адлера от профессорской должности в пользу Эйнштейна, отмечают, что будущие факультетские коллеги отметили свойственные Эйнштейну «неприятные качества», столь распространенные среди евреев.
По их мнению, к таким свойствам относились «назойливость, наглость и торгашеское отношение к академическим должностям». К счастью для Эйнштейна, сотрудники факультета всё же сочли недостойным превращать бытовой антисемитизм в кадровую политику» (выделено мной - В.Б.).
В период работы Эйнштейна в Праге его биографы отмечают, что антисемитизм был давно распространён среди чехов, и Эйнштейн с Милевой не могли вписаться в общество этого многонационального города.
В действительности же, Милева «не имела желания «вписываться» в круг профессорских жён... потому, что они не скрывали своего пренебрежительного отношения к славянским народам (а Милева была сербиянкой)...»-.
«Пребывание в Праге оказалось полезным для Эйнштейна... Группа горожан иудейского происхождения оказывала здесь поддержку развитию искусства, литературы, философии. Они были близки международному сионизму - своего рода иудейскому национализму. И хотя в то время их вождю Хуго Бергману, несмотря на то, что он вёл с Эйнштейном продолжительные беседы, не удалось привлечь его к сионизму, позднее Эйнштейн страстно вступился за своих еврейских собратьев» (Й.Виккерт).
Интернационалист Эйнштейн трудно смирялся с «всепроникающей пражской грязью и царившей в городе мерзостью запустения», а бытовой проблемой были блохи, которых занесли в квартиру вместе с купленным Эйнштейном старым матрацем.
Сам же Эйнштейн шутил: «Чем грязнее нация, тем она выносливее» (эта «шутка» была взята в качестве названия одной из глав биографии Эйнштейна, написанной П.Картером и Р.Хайфилдом, - выделено В.Б.
Интересно, что абсолютно все биографы отмечают, мягко говоря, крайнюю неряшливость гения всех времён и одного народа, поэтому здесь следовало бы сказать: «Чья бы корова мычала, а твоя бы молчала».
Вот одно из свидетельств: «В общем, он выглядел примерно так же, как и его комната - очень неопрятный джентльмен, у которого волосы торчали во все стороны. На нём был галстук, но одетый лицевой стороной вниз. На голове огромная копна седых волос, а вся одежда спереди усеяна крошками и прочими пятнами от еды. С виду он показался мне похожим на неопрятного Марка Твена. Он был в высшей степени необычным, не похожим ни на одного из тех, кого я раньше встречала, и с очень высоким голосом, почти как у женщины - ну совсем необычным» (в книге Д.Бранена).
Любимым же анекдотом пражского периода Эйнштейна был: «Двое немецких профессоров видят, что уличная вывеска над тротуаром покосилась и вот-вот упадёт. «Ну, это ничего, - говорит один из них. - Надо надеяться, свалится на голову какому-нибудь чеху»».
В то же время описывается такой пример «проявления антисемитизма»: официальные лица в Праге отнеслись к Эйнштейну подозрительно, когда он сказал, что не исповедует никакой религии, и сразу же успокоились, когда он «с подобающей торжественностью объявил себя иудеем» (выделено мной - В.Б.).
В 1920 году, по замечанию его биографов, Эйнштейна «начали травить, против него объединились антисемиты, научные противники и люди, не принимающие его пацифизма».
Утрату лидирующего положения в науке Эйнштейн компенсировал всё более активным участием в общественной жизни, в сионистском движении. В 1921 году Эйнштейн вместе с Хаимом Вейцманом, будущим первым президентом Израиля, отправился в лекционное турне по Америке с целью сбора средств для еврейского университета в Палестине, который стал бы культурным центром еврейского народа. Двумя годами позже он посетил Палестину и стал первым почётным гражданином Тель-Авива.
«Когда Эйнштейн... официально приветствовал исполнительный совет сионистской организации Палестины, он принёс извинения за неумение говорить на иврите, сказав, что его мозг не приспособлен для этого языка» (Дэнис Бранен, «Альберт Эйнштейн», «Попурри», Минск, 2000).
