– Знаешь, лучше не стоит, – осторожно возражает тот. – Я в этих вещах не очень разбираюсь, но давай-ка я тебя лучше на руках отсюда вынесу, – он пристраивает меч за спину. Теперь понятно, почему я никак не могла вспомнить – это же тот самый «военный трофей», который достался Линхи в придачу к Многой, и тогда, в Эсхаре, я бросила на него лишь мимолетный взгляд…
– Смотри, не урони, – вырывается у меня, когда Поборник подхватывает меня на руки.
– Да в тебе весу, как в котенке. Хотя все-таки для надежности обхвати меня за шею – только осторожно, без резких движений. Вот так…
Я расслабляюсь в объятиях Линхи – кажется, он несет меня без особых усилий. Еще одно странное свойство Замка – по-моему, каждый здесь может весить столько, сколько посчитает нужным. Шаги моего Поборника размеренны, но совсем не тяжелы. Тусклый свет движется вместе с нами, кое-как освещая дорогу. Не знаю, откуда он берется – вполне может быть, что это материальное воплощение знания Линхи, он ведь уже шел ко мне этими коридорами.
Ох, дивное место этот Замок! Возможно, некоторые здешние особенности еще послужат нам… если предварительно запинать ногами его владельца.
– Слушай, – неожиданно заговаривает со мной Линхи, – я, конечно, не имею права спрашивать, но… это правда, что ты – дочь нашего Лорда?
– Он и тебе сказал? – я иронически хмыкаю. – С чего бы это? Приступ запоздалого раскаяния? Так я же ни в чем его не обвиняю…
– Да нет, не говорил. Просто, когда думал, что я не слышу, склонился над тобой дохлой и шепнул чуть слышно: «Потерпи, доченька, все уже хорошо…» А в чем ты должна его обвинять?
– Ни в чем, – вздыхаю я. – Я сама только сейчас, в Замке, узнала, что он мой отец. До этого он пять лет молчал, как партизан.
– Потрясающе, – Линхи осторожно перехватывает меня поудобнее. – Интересно знать, почему…
– Потому что я Леди Огонь, – коротко бросаю я. – Мне не положено.
– Потому что так легче узнать, что он наш Лорд? Так это все равно узнается, рано или поздно, такого не скроешь…
И вот тут меня прорывает всем наболевшим в последние лихорадочные дни, прорывает почище той мысленной истерики:
– А ты задумывался когда-нибудь, что все Стоящие на Грани Тьмы по сути своей одиноки? Как на подбор – рождаемся от неизвестных отцов, как я, или мать гибнет в родах, или оба родителя попадают в катастрофу, или, наконец, наша в высшей степени благопристойная семья достает нас до такой степени, что мы рвем с ней как только, так сразу и обычно на всю жизнь. Это повторяется из жизни в жизнь с такой регулярностью, что можно уже с полным сознанием дела говорить об этом как о НОРМЕ для Братства. Так полагается!
– Может, ты и права, – отзывается Линхи. – У меня просто нет такой статистики – между нами, мужиками, как-то не принято на этом заостряться, а из Жриц я знаю тебя да Ярри.
– Так вот тебе статистика, если хочешь. Начну с себя, любимой: до этой жизни у меня было три, в которых была возможна инициация. Жизнь первая: единственная дочь в семье, заброшенный замок в горах, мать, естественно, не пережила моего рождения, отец повредил позвоночник и тоже не зажился на свете. В двадцать один – полный разрыв со всем окружением детства. Номер второй: семья бродячих артистов, уже к четырнадцати годам – круглая сирота. Что характерно, в той жизни я своих предков нежно любила. Наконец, дубль третий: мать, исключительно благоразумная дама с огромными деньжищами, рождает меня через искусственное оплодотворение и в дальнейшем делает все, чтобы я слиняла от нее в шестнадцать лет. Про теперешнюю жизнь ты знаешь, так что повторяться не стану.
– У меня было почти так же, но я привык считать, что это производная от моего скверного характера…
– Хорошо. У Таолла характер скверный?
– Скажешь тоже! Таолл чуть ли не самый положительный из нас!
– Вот тебе та его жизнь, когда произошла инициация – прямо-таки вариант легенды о короле Артуре. Кто его отец, толком не знала сама матушка; вскоре после рождения взят на воспитание добрыми людьми, от приемной матери сбежал в те же шестнадцать по совершенно левым причинам. К тому же трижды любил – и ни с одной из трех даже близок не был. А взять наших Жриц: Лайгалдэ отнята у матери десяти лет, а потом и вовсе жила в чужом теле; Тали в пять лет осталась без матери, в двенадцать – без последнего близкого человека из семьи, в тринадцать ушла к черту на рога по Закону Истока; Орэллан…
– А Ярри в той инкарнации, где я был ее сыном, – перебивает Линхи, – тоже об отце и понятия не имела, мать потеряла в год, а в двадцать была изгнана своим кланом…
– Вот видишь! Кстати, тут мы уже перешли к другому аспекту того же вопроса: плохо у нас не только с ближними по крови, но и с ближними по выбору. Всех нас систематически бросают любимые люди – как мужчин, так и женщин, – последнюю фразу я произношу с каким-то странным садомазохистским удовлетворением. – А что до детей, то в половине случаев отцы даже не подозревают о том, что где-то растет их чадо, а матери либо отдают детей на воспитание, либо рано или поздно получают от них плевок в морду.
– Ну, так бывает далеко не всегда…
– А вот в тех случаях, когда так не бывает, ребенок в конечном счете тоже оказывается новой инкарнацией кого-то из членов Братства. Ты и Ярри, Таолл и Тинка… я и Ливарк Тах-Серраис, как ты только что узнал…
– Убедила, – кивает головой Линхи. – Но этому должно быть какое-то обьяснение…
Я закусываю губу.
– Над этим я много думала… Знаешь, мне известно не менее восьми версий христианства в разных Сутях, и абсолютно в каждой присутствует такая мысль: кто хочет идти за Светом, должен оставить отца и мать своих. Но ведь не мог сказать такого тот, кто призывал любить ближних своих и спасал мир Любовью! А потом я поняла: нельзя оставлять Тени заложников. Когда с тобой не могут ничего поделать, под угрозой оказываются те, кого мы любим. Поэтому и бывает у нас полная гармония лишь с теми, кто не слабее нас… Отсюда же и наши внутренние взаимоотношения: все мы хорошо знаем, кто есть кто, но даже перед самими собой делаем вид, что этот хороший человек тут ни при чем, он просто мой приятель, а не Жрица и не Поборник!
– Значит, если по той или иной причине мы не в силах оторваться от того, кого любим…
– Нам помогают. Я ведь помню и свои жизни в любви и согласии с семьей – и так совпадает, что тогда я не искала странного. Точнее, мои внутренние потребности были не меньше, но как-то удовлетворялись каждодневно и без эксцессов.
– Я тоже припоминаю нечто подобное. Наверное, такие жизни даются нам, как передышка…
– Давались. Теперь, после инициации, ничего подобного уже не будет, – ярость отчаяния снова стискивает мне зубы. – Уже нет!
– Ну вот ты и сама все себе объяснила, – руки Линхи заняты мною, и единственный утешающий жест, который сейчас доступен ему – слегка потереться головой о мое плечо. – Я всегда верил в силу твоих мозгов. А раз все именно так и изменить мы ничего не можем – остается принять дела в таком виде, в каком мы их нашли, и не впадать в грех отчаяния.
– Это будет очень непросто, – я стараюсь улыбнуться через силу. – Но я попытаюсь.
И вот тогда, словно в ответ на мои последние слова, сумрачный коридор Замка неожиданно взрывается золотым светом – и я осознаю себя в реальном мире, на Сути Техноземля…
Эпилог
Мне, в общем-то, осталось досказать совсем немного. Когда я очнулась на квартире «черного менестреля», Линхи вернулся в свое тело на Вересковой пустоши. Так что хлопотали вокруг меня трое: Серраис, Ризала Эджет Диаринна и сам «черный менестрель» – чуть позже я узнала, что зовут его Григорий Свешников, но он предпочитает, чтобы его называли Грег.
Память сохранила только обрывки воспоминаний – острая боль, возникавшая всякий раз, когда Ризала трогала меня, изрезала мир на куски. Помню Серраиса в неожиданно элегантном светло-коричневом костюме и с гривой, слегка укоротившейся до местных рамок приличия – не иначе, на всякий случай приготовился кого-то срочно обаять… Помню неподдельную тревогу на лице Грега и Ризалу, втыкающую
