счастлив в Москве, когда бродил один по солнечному пустынному номеру, я был счастлив в Апраксином переулке – это, помнишь, мы опаздывали с тобой на какую-то выставку, я был счастлив, когда мы ссорились на набережной Екатерининского канала, и когда под дождем, искали потом кафе, чтобы укрыться. Уж не говорю, как я был счастлив в квартире твоей Алины: ты опаздывала, разумеется, а я лежал на диване и пытался что-то читать. Любопытно: не понимал ни единой строчки. Ни единой строчки не понимал и все равно был счастлив. В квартире Алины я просто задыхался от счастья. И я счастлив даже сейчас, хотя в это и трудно поверить. Это было чудо, которое случается, вероятно, далеко не каждую жизнь. А теперь это чудо закончилось, и вместе с ним закончилось то, что называется жизнью. Началось нечто, по-моему, совершенно иное. Жизнь после жизни; существование, лишенное силы. Если ты помнишь, у римлян, кажется, было такое понятие – «гений места»: божество озера или рощи, которое эту местность одухотворяет; маленькое такое божество, почти не имеющее могущества, и вместе с тем без него это место становилось как бы лишенным жизни. Вот и у меня был, оказывается, такой «гений места», свое маленькое божество, которое озаряло окрестности. А теперь этого «гения» нет, и местность сразу же опустела. Солнце уже не греет, трава – серая, воздух – без кислорода, дышать им нельзя. Жизнь действительно превратилась в существование.
И все-таки хорошо, что я тебя встретил сегодня. Бывают иногда в жизни такие удивительные случайности. Мы ведь могли, наверное, больше уже никогда не увидеться. Петербург – город маленький, разумеется, всю его центральную часть можно пройти – так, без лишней спешки – минут за сорок. Однако это все-таки город, особенно если брать новостройки, мегаполис, где утром и вечером происходит нечто вроде человеческого наводнения. Миллионы людей, как призраки, не замечают друг друга. Тут можно расстаться на полчаса и в самом деле – больше уже никогда не встретиться. Прожить всю жизнь и даже случайно не увидеть нужного человека. Никогда не столкнуться с приятелем, который от тебя в трех минутах ходьбы. Законам большого города не свойственно снисхождение. Лет пятнадцать назад – я, кажется, тебе рассказывал, – я развелся, причем довольно решительно, со своей первой женой. Неважно, по каким причинам мы разошлись, но с тех пор, можешь себе представить, я ее уже ни разу не видел. Представляешь, целых пятнадцать лет – нигде, ни разу, хотя бы мельком. Даже в транспорте, даже в метро никогда с ней не сталкивались. Кстати, кто-то мне недавно сказал, что она теперь тоже живет на Васильевском. Ну, живет и живет. Вот тебе, пожалуйста, и «маленький город».
Дай я хотя бы прикоснусь к тебе на прощание. Да, я знаю, что ты не любишь, когда выставляют на обозрение то, что принадлежит только двоим. Я сам этого не люблю. Более того, я этого терпеть не могу. У меня был когда-то один хороший приятель, еще с института, встречались время от времени в разных компаниях, человек, с моей точки зрения, очень даже приличный, и вот недавно я случайно услышал, как он разговаривает со своей новой знакомой. Недавно развелся и теперь собирается на ней жениться. Звонил, что задерживается и будет дома несколько позже. Какие слова, боже мой, он говорил ей при этом! «Целую, мое солнышко ненаглядное, в правый глазик… Нет, лучше в левый, он ближе к твоему родному сердечку»… Мне, честное слово, просто хотелось провалиться сквозь землю. Да если бы я сказал тебе нечто такое, ты бы меня просто бросила. И это при всех, человек пять-шесть гостей – сидят, слушают. С тех пор, неудобно конечно, но уже не могу его видеть. Человек он хороший, хороший, но я уже не могу с ним больше. Сразу же вспоминаю про этот несчастный «глазик». Однако, во-первых, здесь, посмотри, никого поблизости нет, а во-вторых, извини, я не собираюсь говорить тебе ничего подобного. Я только прикоснусь пальцем, чуть-чуть, как будто снимаю соринку. И не вздрагивай, ради бога, на нас никто не обращает внимания. Никому, пойми, никому нет до нас дела. Сейчас вообще никому ни до кого нет дела. Вот так, не вздрагивай, уже все, ради бога! Какие у тебя, оказывается, холодные щеки. Как у лягушки. Нет-нет, пожалуй, это даже не шутка. Просто действительно холодно, летние ощущения давно выветрились. Зима в этом году будет у нас, наверное, очень тяжелая: слякотная, наверное, без просветов, темная, муторная, неприятная. Не зима, вероятно, а что-то вроде репетиции смерти.
Кстати, по-моему, она уже начинается. Это уже не дождь, это, по-моему, уже дождь со снегом. Чувствуешь – льдистое что-то такое течет, тающее, слегка творожистое. Пройдем вот сюда, по крайней мере не так будет капать. Я же говорю: капает, у тебя левое плечо совсем мокрое. Ты так наклонила зонтик слегка сюда, вот и капает. Лучше, конечно, найти какое-нибудь кафе, чтобы немного обсохнуть. Вообще – посидеть в тепле, успокоиться, выпить чего-нибудь согревающего. Только, извини, на кафе у меня сегодня нет денег. То есть, на две чашки кофе, если обычного, наверное, хватит. Да, к сожалению, мне все-таки пришлось уйти из лицея. Я таки поставил в четверти пару троек. Ты бы видела физиономию Фосгена, когда он об этом услышал. Я прямо перепугался, думал, что с ним будет удар. Ну и вот, в тот же день написал, значит, заявление по собственному желанию. Снова там же, и интересно, что мое прежнее место оказалось незанятым. Мымра на него, оказывается, так никого и не подыскала. Знаешь, она, по-моему, даже обрадовалась, что я вернулся. Разумеется, а иначе кого она будет тогда шпынять целыми днями. Ей же надо давать кому-то ценные указания. В общем, зря уходил. Эти рыночные отношения, по-видимому, не для меня. А зарплата, ну, как и раньше, возьму себе парочку лоботрясов. Ничего-ничего, одного на субботу назначить, другого, соответственно, на воскресенье. Ничего-ничего, раньше-то мне этого вполне хватало. Так что и теперь, я думаю, тоже все будет в порядке.
Ну что, поищем кафе, а то, боюсь, ты тут совсем простудишься? Да, ты, конечно, права. Наверное, это уже не имеет смысла. Если уж расставаться, то, разумеется, расставаться сразу же. Я и сам это знаю, но ведь не всегда получается так, как задумаешь. Решаешь одно, а поступаешь почему-то совершенно иначе. Вот я случайно встретил тебя и вдруг, знаешь, обрадовался. Я уже, честное слово, не ожидал, что могу так обрадоваться. Нет-нет-нет, я, разумеется, не собираюсь тебя задерживать. Встретил, и то – вспоминать буду теперь, наверное, целый месяц. Мне ведь тоже нужно бежать, я, к сожалению, тоже уже опаздываю. Вот как раз собираюсь глянуть сейчас на такого одного лоботряса. Неудобно, знаешь, опаздывать при первом же посещении. Вообще – ни минуты; дома у нас теперь небольшое сотрясение почвы. Да уж такое; затеяли, понимаешь, ремонт на свою голову. Дело, разумеется, нужное, квартира с момента, как въехали, в порядок не приводилась. Даже весь потолок в каких-то таких желтых проплешинах. Просто стыдно становится, если вдруг кто-то случайно заглядывает. Гости к нам – редко, а вот соседи, или к Ангелине подруги иногда заходят. Так что я теперь каждый вечер – шпаклюю, заравниваю поверхности, крашу, снова заравниваю. Затем снова крашу, потом что-то такое подклеиваю. Удивительно, как эта незамысловатая работа затягивает. Жизнь все-таки продолжается, несмотря ни на что. Если, конечно, то, что у меня продолжается, и есть жизнь. Если именно жизнь. Я как-то в этом не очень уверен.
Извини, я, наверное, слишком много болтаю. Не могу расстаться с тобой. Нет сил порвать эту последнюю ниточку. Да-да, я все понимаю, у меня тоже нет времени. Тем не менее, не могу: ниточка эта, по-моему, идет прямо к сердцу. Подожди ну хотя бы еще секунд десять. Что такое десять секунд, если мы, скорее всего, уже никогда не увидимся. Просто почти неуловимое мгновение вечности. Извини, пожалуйста, но у меня вот тут такая дурацкая просьба. Ты не могла бы пожелать мне чего-нибудь на прощание? Только искренне, пожалуйста, искренне, того, что ты мне и в самом деле желаешь. Мне почему-то кажется, что тогда оно так и будет. Спасибо, спасибо, я тоже желаю тебе именно счастья. Честное слово. И тоже – абсолютно искренне. Именно счастья. Пусть оно у тебя все-таки будет. Будь хоть немного счастлива, и я, наверное, тоже буду тогда хоть немного, но счастлив. Я, наверное, тоже буду тогда хоть немного, но счастлив. Тоже счастлив тогда. Пусть именно так и будет. Посмотри еще раз и, дай я тебе опять подмигну. Тебе же нравилось раньше, когда я подмигивал на прощание. Вот. И ты на прощание – тоже, вот-вот, как раньше. Вот-вот-вот, у тебя это удивительно смешно получается. А теперь – все, иди, не останавливайся, пожалуйста, не оглядывайся. Не надо только оглядываться. Нет ничего печальнее, чем оглядываться. Не оглядывайся, иди, иначе мы уже ни за что не расстанемся. Иди-иди, я знаю, что ты меня больше не слышишь. Ты уже далеко, ты переходишь на ту сторону Екатерининского канала. Такой небольшой, на цепях, узкий, горбатый мостик. Ты не слышишь меня, совсем не слышишь и не услышишь, наверное, уже никогда. Тебе, наверное, и не надо больше слышать меня. Не надо оглядываться, останавливаться, не надо махать рукой на прощание. Не надо ничего этого делать. Ты только иди через мостик, пожалуйста, иди через этот мостик. Я тебя еще вижу, я вижу, я вижу тебя еще немного. Совсем немного, немного, но вижу, как ты спускаешься по ступенькам на набережную. Я тебя еще вижу, я вижу, я вижу, как ты уходишь все дальше и дальше. Я еще чуть-чуть вижу тебя, и пусть это будет длиться вечно…
