могильной плиты, изъеденной временем, ей в глаза неожиданно бросилось что-то знакомое.
Она сделала шаг вперед.
«Блоссоп» было написано на плите. И пониже готического черного шрифта – даты жизни, подчеркнутые виньеткой.
Так это не шутка?
– Блоссоп… – прочла она вслух.
И вдруг холмик земли перед овалом надгробия зашевелился – дерн корней как бы треснул, выпирая наружу, а из трещины высунулась страшная коричневая рука и костями пальцев ощупала травяную поверхность…
Марко вынырнул из толпы, когда Лида уже потеряла надежду.
– Все в порядке, – сказал он, протягивая серый бумажный листок. – К сожалению, обратный рейс только в пятницу, но, как выяснилось, есть дополнительный самолет на Варшаву. Вот билет, ваша виза вполне годится. А затем, уже утром, на том же самолете – в Россию. Там разрыв между рейсами всего три часа. – Он довольно-таки невежливо схватил Лиду за локоть. – Куда вы, сидите!…
– Может, все-таки лучше пойти заранее? – спросила Лида.
Тем не менее, Марко усадил ее обратно за столик.
– До посадки еще около получаса, мадам. Не спешите, не следует напрасно показываться…
– Вы думаете, что Блоссоп успеет?
– Плохо то, что вы назвали его по имени. Он теперь как бы обязан встретиться с вами. И к тому же сейчас полнолуние, опасное время. В полнолуние мертвецы, по традиции, особенно деятельны. Но с другой стороны, отсюда до кладбища километров шесть. Движется Блоссоп медленно, у нас – хорошие шансы…
Он махнул пробегающему официанту, чтоб дали кофе.
– А я думала, что это я такая способная, – сказала Лида. – Понимаю свободно и по-английски, и по- немецки. А, оказывается, это от меня не зависит…
– Язык мертвых.
– Да… – Лида с отвращением закурила. – Все же хорошо, что я вас встретила, Марко. Я бы тут, по всей видимости, пропала.
Марко отхлебнул черный кофе.
– Ну не знаю, – сморщившись, сказал он. – Я не думаю, что в России ситуация лучше. Это ведь касается не только меня или вас – это, видимо, происходит в гораздо больших масштабах. Я прикидывал – мертва, по крайней мере, половина Земли. А число тех, кто жив, стремительно сокращается. Войны, голод и прочие удовольствия…
– Так вы думаете, что войны организуются мертвецами? Безысходность какая-то, – заметила Лида.
Марко помешал ложечкой в чашке.
– Иссякает дух жизни, – сказал он. – Я не знаю, почему именно он иссякает, но вполне очевидно, что становится все меньше живых людей. Расширяется серый ареал омертвления. Тень финала бесшумно наползает на мир. Скоро, видимо, не останется уже ни одного человека. Не казалось ли вам иногда, что вы – среди мертвых?
– Казалось, – ответила Лида.
– Об этом и речь. Мертвецы пока имитируют деятельность людей: и в быту, и в политике, и, видимо, даже в искусстве. И поддерживает их, вероятно, теплая кровь живых. Но как только она иссякнет, как только последний из нас уйдет в темноту, так и Царство умерших, наверное, остановится. И рассыплется, как ему положено, в прах. Тишина, полнолуние…
Глаза его быстро расширились. А лицо побледнело, как будто схлынула жизнь.
– Пойдемте отсюда, мадам!
– В чем дело? – спросила Лида.
– Только не оглядывайтесь, пожалуйста! Я вас прошу: не оглядывайтесь!..
Он тащил ее к выходу.
Лида все-таки обернулась. Словно дряблая кукла, распялился меж дверей жуткий Блоссоп. Элегантный костюм на нем безобразно истлел, и сквозь рвань проступали белые кости скелета. А лицо было черное, точно сделанное из грязи. Лида вскрикнула, и Блоссоп тут же открыл глаза – из провалов орбит пульсировало что-то малиновое.
– Он нас заметил!..
К счастью, очереди на посадку не было. Стюардесса лишь глянула на билет и кивнула.
Защелкнулся турникет.
– А как же вы? – ужасаясь, спросила Лида.
– Бегите, мадам!…
Проскочив коридорчик, Лида все же помедлила – Марко так и стоял у барьера, который загораживал вход, а изъеденный тлением Блоссоп раскинул деревянные руки.
Точно собирался обнять.
– Прошу подняться на борт, – сказала ей стюардесса…
Лида бухнулась на сиденье и пристегнула ремни. Самолет был игрушечный, видимо, на ближние рейсы. В скорлупе его вытянутого салона находились не более десяти человек. Шторки, отгораживающие пилотов, были раздвинуты.
Кажется, она толкнула соседа.
– Извините, пожалуйста.
– Ничего…
Его ссохшееся породистое лицо выглядело отрешенным. Самолет загудел и помчался по взлетно- посадочной полосе. А потом задрал нос и пополз сквозь воздушные сумерки. Промелькнули в иллюминаторе мелкие городские огни. Почему-то отчетливо виделось море, накатывающееся на берег.
Вероятно, теперь уже все позади. Лида вытянулась на теплом пластике кресла. Судорога отпускала. Завтра утром она, по-видимому, вернется домой и забудет об этом, как о нелепом кошмаре. Вероятно, главное – жить, как будто ничего не случилось. Ну а Блоссоп – что Блоссоп? – когда он еще добредет до России. И потом ведь – это не что-нибудь, а Санкт-Петербург, город сутолоки, можно и затеряться. Ладно, пока оставим…
Лида чуть передвинулась, устраиваясь поудобнее. В самолете почему-то попахивало влажной землей, и примешивался раздражающий дым, как будто от плохой сигареты.
Тряпки, что ли, горелые, отвратительный запах.
Она открыла глаза.
Стюардесса стояла в проходе – приклеился к черепу спекшийся ком волос, а истлевшее платье свисало с костей, как у Блоссопа.
– Дамы и господа, наш самолет совершает рейс…
Лида рванулась.
Тотчас на колено ее легла теплая человеческая рука, и сосед справа хладнокровно заметил:
– Не стоит… Не спешите, мадам. Нам – бежать некуда…
Он был прав. Лида видела, что в креслах сидят одни мертвецы. А покойник в кабине вдруг бросил штурвал и оскалился.
– Мы летим, ковыляя во мгле… – дребезжащим козлиным голосом запел он.
Начала сворачиваться и рваться обшивка салона.
Провисли жилистые провода.
– Закройте глаза, мадам. Полночь, – сказал сосед.
От него пахло серой.
Вдруг вспыхнуло солнце.
Самолет пробил облака и устремился в блистающее никуда…
