превратился в настоящий ливень, но он не прекращался; тучи, с которых он проливался, казалось спускались к земле по мере того, как невидимое солнце садилось к западной кромке горизонта. Моя почётная охрана скакала рядом столь стойко и не жалуясь, что я чувствовал себя виноватым перед ними за то, что вытащил их в дорогу в такой день. Но мне нечего было сказать им, и я коротал часы, вглядываясь вперёд, в надежде, что ободранный корпус корабля мог всё же обеспечить какое-то укрытие.
Мы джобрались до цели своего путешествия за несколько часов до темноты. Осталось не слишком много от того, что когда-то было гигантской машиной — могучим космическим судном. Оно было построено на луне, а затем запущено на орбиту Земли (гравитация не играла существенной роли для его двигателей, чего нельзя было сказать про сопротивление воздуха — оно было построено, чтобы только однажды пройти сквозь атмосферу — при посадке). Его внешняя обшивка и большая часть головной части были разодраны и использованы — всё это были полезный материал. Всё, что можно, было оторванно или отрезанно. То, что осталось — было металлом, котрый невозможно было снять — основной шпангоут корабля и большая часть двигателя, плюс множество обломков, оставшихся после предыдущих рейдов. Земля была усыпана осколками силикона и обрывками пластика, слишком маленькими, чтобы их можно было как-то использовать.
Мы укрылись под двигателем, там где имелся навес из какого-то структурного материала — больше похожий на выступ, чем на крышу, но всё же достаточный, чтобы спрятаться от дождя. Двое лучников вышли наружу в серую мглу — набрать дров, как торжественно информировал меня Слуга.
— Они будут слишком сырыми, чтобы гореть, — сказал я ему.
Он не снизошёл до ответа. Он принялся рыться во внутренностях закрывавшего нас от дождя двигателя, а остальные лучники стали обследовать другие углы и закоулки укрытия и натаскали внушительную кучу сухих листьев, веточек, коры и тому подобного, не достаточно сухого, но и не совсем мокрого. Один из лучников запустил руку в свой колчан, где держал стрелы, и извлёк какое-то воско- подобное вещество. Он сжал его пальцами и выдавил немного на ворох дров, положив остаток блока обратно в колчан. Затем при помощи огнива он поджёг воск. Тот вспыхнул, поджёг кучку хвороста, и вскоре тот горел достаточно ярко для сырого дерева, так что можно было подкладывать дрова, не рискуя задавить пламя, костёр требовал постоянного внимания, но он был закрыт от дождя.
— Я не думал, что ваши люди так сильно беспокоятся о тепле, сказал я.
— Ночь будет холодной, — любезно сказал темнокожий человек. Костёр поможет нам остаться сухими. И он отпугнёт хищников. У тебя остаётся ещё час до наступления темноты. Это то, что ты хотел увидеть. Осматривай.
Я понял намёк. Я в любом случае оставался сухим. И я
В переплетении железных конструкций виднелись птичьи гнёзда. Земля была испещрена множеством следов, что наводило на мысль о том, что наше прибытие потревожило достаточное число мелких млекопитающих. Я принялся всё внимательно осматривать, в поисках чего-либо, что могло бы дать дать какое-нибудь представление о годах, в течение которых корабль был ободран — кусок неповреждённого пластика с какими-нибудь записями… хотя бы метку на опорах. По мере того, как я осматривал всё и ничего не находил, на всё больше начинал чувствовать себя одураченным. Но я должен был продолжать искать хотя бы косвенное свидетельство, которое могло бы прояснить то, что я пытался установить: действительно ли люди в городе были единственными людьми, живущими на Аркадии. Если здесь были и другие люди — люди без компаньонов в виде чёрной паутины — они также должны были приезжать сюда, чтобы взять с корабля то, что могли.
Я предпочитал думать, что они могли существовать. Как только я утпром увидел стада, в которых зараженные животные соседствовали с незараженными, во мне — напрасно ли, нет ли — проснулась надежда. Но я нуждался в чем-нибудь ещё, что могло превратить эту надежду в реальную возможность. Мне нужен был какой-нибудь
Но спустилась ночь, а у меня по-прежнему ничего не было.
Я вернулся под навес к костру, роняя со своей пластиковой оболочки целые ручейки дождевой воды.
— Ты ничего не нашёл, — сказал Слуга.
— Да, ничего, — признал я.
— Мы отправимся обратно утром.
Я одарил его хмурым взглядом, но он не оценил этого. Ему были безразличны все внешние проявления.
— Утром посмотрим, — ответил я.
Он не спросил меня, что я ищу. Возможно, он считал, что знает. А может, он думал, что я сам не знаю.
Они привезли с собой еду, в сумках, переброшенных через крупы быков. Я захватил свой собственный паёк, надлежащим образом простерилизованный и разжиженный — в сосудах, похожих на большие тюбики зубной пасты. Они приготовили свой чай, используя дождевую воду, и предложили мне кружку. Я принял её, только для того, чтобы не обосабливаться. У них не было спальных мешков, и когда пришло время они удовлетворились тем, что растянулись на земле в том виде, в каком были — лучники нагими, а Слуга — в своей серебристой тунике. Я же завернулся в свой спальный мешок.
Сперва я не мог заснуть и прислушивался к ночным звукам. Слышны были крики какой-то птицы — приятные, трепещущие ноты и периодический ухающий вскрик, который тут же напомнил мне сову. Я слышал также и отдалённый лающий звук, повторявшийся снова и снова несколкими голосами, который мог принадлежать охотящимся волкам, а может и нет.
В течение ночи дождь временами переставал. Я с удовлетворением одумал о том, что местные сутки были на целых сорок минут короче стандартных, и что ночь, следовательно, также будет несколько короче. Это было впервые, когда я добром помянул местное время, которое, казалось, было в заговоре против нас. Двадцать раз по сорок минут это составляло более тринадцати часов… на тринадцать часов меньше времени, чтобы успеть что-то сделать до того, как мы окажемся перед необходимостью принять окончательное решение и приступить ко второй фазе операции.
Лёжа в темноте, в некотором отдалении от красноватого отблеска костра, я не мог отогнать от себя мысль, что Слуге и его людям представлялась замечательная возможность сыграть свою игру. Я был один, и некоторое время меня никто не будет ждать обратно. Было легко справиться со мной, открыть костюм, ввести туда инфицирующий материал…
Но что затем? Увезти меня займёт время. Они никогда не смогли бы использовать меня для того, чтобы доставить эту штуку на корабль… не превратив меня в автомат полностью послушный воле чёрной поросли — или их замечательного Самого. А чтобы проделать это, им пришлось бы потрудиться, пока мох пророс бы на всём моём теле.
Это были глупые мысли — своего рода полуосмысленные идеи, которые всегда проявляются на грани бодрствования и сна. Им не хватало здравого смысла, но я никак не мог избавиться от них.
Постепенно, однако, они покинули меня, и я заснул.
Я проснулся с первыми яркими лучами солнца.
Кочстёр уже не горел, но кучка золы продолжала дымиться. Один из лучников сидел перед ним на корточках, вглядываясь вдаль сквозь дым. Остальные спали — или, во всяком случае, оставались неподвижны.
Теперь небо было ясным, только с несколькими белыми облачками, гонимыми лёгким ветерком.
Когда я подошёл, лучник поднял взгляд, без какого-либо явного интереса.
— Ночью ничего не произошло? — Спросил я.
— Приходил волк, — сказал он лаконично. — Разведчик стаи. Он ушёл.
— Ты не стрелял в него?
— Я его не видел. Только чувствовал запах.
— Он вернётся?
— Не знаю.
