Город Солнца

ценностью. Но я говорю о политиках и о практическом убеждении.

— Конечно, мы должны взглянуть в глаза своим страхам. Безусловно, нельзя идти по жизни, направля ружьё на всё, что тебя пугает. Но ты говоришь это человеку, который напуган. Человеку с ружьём. Он не собирается быть убеждён, и не важно, на сколько ты прав. Ты должен дать ему что-то другое. Ты должен долбануть его по голове чем-то таким же твёрдым. Я напуган, Алекс. Я играю роль человека с ружьём. И я опасаюсь, что тебе прийдётся показать мне нечто, что проникнет сквозь твёрдый череп. Тебе прийдётся убедить меня, что я могу взять на Землю и в кабинеты ОН то, что ты даёшь мне… и тебе прийдётся убедить меня, что ты будешь работать там, где вся моральная философия мира не победит синяк под глазом.

Я опустился на колени и достал кое-что из ранца. Это была маленькая пластиковая пиала — пробирка для образцов, которая находилась в кармашке рюкзака, который Карен захватила с собой, когда мы покидали корабль. Теперь она содержала тягучую жидкость мутноватого молочного цвета, напоминающую разжиженную овсянку.

Я поднял её так, чтобы она попала в луч света.

— Что это? — Спросил он.

— Сыворотка правды, — ответил я ему.

— Ну и что?

— Теперь я на Земле, — сказал я. — И я говорю о практичных вещах. Какая единственая сила, которая всегда гарантирует победу над страхом даже в самом осторожном разуме в мире?

— Алчность, — сказал он.

Я знал, что он поймёт сходу.

— Но нельзя спасти ситуацию подобным образом, — продолжил он. Даже, если бы мы отчаянно нуждались в сыворотке правды, больше, чем в чём либо другом во вселеной, нет способа наложить выкуп на этот мир из-за его слабого торгового потенциала. Ты знаешь так же хорошо, как и я, что ты просто не сможешь перебросить ресурсы через межзвёздные расстояния. Нет способа сделать это экономически выгодным. Ни для сыворотки правды… ни для чего-либо другого.

— А как насчёт эликсира жизни? — Спросил я.

— У них есть эликсир жизни?

— Нет, — сказал я. — Пока нет.

А затем до него дошло. У него оказалась несколько замедленная реакция. У меня она была даже более медленой… но у меня не было преимущества столь прямой подсказки.

— Можно заниматься межзвёздной тоговлей, — сказал я, желая сказать это раньше, чем он вникнет и присвоит все мои мысли. — Мы уже делаем это. «Дедал» доставляет помощь в колонии. Но это не материальная помощь. Всё это помещается в голове, плюс некоторые дополнительные возможности, предоставляемые лабораторией. Одной из вещей, которой можно обмениваться, являются знания… самое главное богатство. Ни одна из других колоний не располагает ими, и нельзя ожидать, что разовьёт что-либо стоящее экспортирования ещё сотни лет. Все они живут наследством Земли и не станут серьёзно заниматься изысканиями до тех пор, пока пользуются этим наследством для трансформирования своего окружения. Но Аркадия — другое дело. Аркадия уже в стадии новых открытий… целого нового класса открытий. У них имеются возможности, которых у нас никогда не было, поскольку они существа не того же вида, что и мы. Они вряд ли добъются многого в физике и неорганической химии — может быть в течение дллительного времени, а может быть и никогда. Но в биохимии и психохимии они обладают возможностями для экспериментирования, которых у нас никогда не было. Это всего лишь сыворотка правды. И мы уже имеем средства достичь, или по крайней мере приблизится, к правде… и возможно кто-то вскоре и натолкнулся бы на неё. Сама по себе она не слишком важна. Она не многого стоит с точки зрения пропаганды и проникновения сквозь твёрдый череп.

— Но скажи твёрдолобым людям с ружьями, что они взорвут нечто, что обладает достаточным потенциалом для изготовления лекарств от любых болезней известных человечеству — болезней, которые не побеждает или хотя бы не смягчает даже наша развитая генная инженерия. Скажи им, что они собираются подстрелить нечто, что могло бы однажды предложить нам бессмертие… возможность человеческому телу самовозобновляться вечно. Скажи им, что они собираются взорвать нечто, что могло бы со временем привести нас к полному знанию о природе смерти и к тому, как избегнуть её.

Ружьё всё ещё было нацелено мне в грудь.

— Он имеет в виду именно это? — спокойно задал Натан вопрос Мариэль.

На самом деле этот вопрос можно было и не задавать.

— Он имеет в виду именно это, — ответила она. — И я думаю, что он говорит правду.

Глава 18

Существует риск и риск. На некоторый риск не стоит идти просто потому, что его так просто избежать. Имено поэтому мне пришлось одеть ещё дин пластиковый костюм в воздушном шлюзе. Я был обречён носить его в течение месяца. В качестве предосторожности. Это была своего рода злая шутка, которой Натан отплатил мне за выигранный день. Но ему не удалось слишком потешиться этим. Я настоял на том, что если я должен прятаться от мира, то и он должен тоже. В качестве предосторожности, конечно. Карен это коснулось в той же мере… на том основании, что мы не могли быть уверенны в том, что её костюм (и её организм) не был нафарширован, пока мы были пленниками в городе. Всё это было немного фарсом.

Находиться в костюме не слишком большое удовольствие. Нельзя питаться по-настоящему, стерилизованное питьё не приятно на вкус, и имелись также другие удовольствия, которые становились невозможны. Так что имелась некоторая доля огорчения, сопровождавшая наши предосторожности.

Тем не менее, я отправился в каюту Карен по-позже этой ночью, для самоудовлетворения в отсуствие любых других удовольствий. Было хорошо находиться вместе, в компании.

— Я очень волновалась, — призналась она мне. — Я действительно была напуганна. На самом деле я не думала, что ты сожешь убедить его в том, что с нами всё было в порядке после того, как с нами так долго не было связи а затем ты рассказал им о том, как Сорокин превратился в чёрного Слугу. Должна отдать тебе должное… ты действительно выиграл раунд на ринге у Натана.

— Он впустил бы нас в любом случае, — заверил я её. — Даже без сыворотки правды и разумного объяснения. Он рискнул бы в конце концов.

— Не уверенна. Он может быть упрямым.

— Конечно, — сказал я. — Когда все мы находились внутри, а за шлюзом находился всего лишь чужой мир… тогда она мог быть упрямым. Мы могли улететь, не оставив позади ничего, и стоять в стороне с чистыми руками, пока ОН обсуждали бы обстоятельства. Мы могли бы держать свои эмоции под контролем. Даже я — если бы дошло до уничтожения, я бы объяснил это, простил, заставил бы себя не волноваться о большем, чем в силах нести. Так уж работает разум. Но раз уж двое из нас оказались снаружи, так что чтобы принять великое решение Натану пришлось бы бросить нас… Ладно, обстоятельства были на нашей стороне. Ни одного из нас особено не любят. Я одержим маниями, а ты — немного сука. Но за четыре года мы стали неотъемлемой частью этих людей. Они привыкли к нам. Они не бросили бы нас если могли оправдать курс, который позволял нас спасти. Они пошли бы на риск… ради нас.

— У тебя гораздо больше веры в человеческую природу, — сказала она.

— У меня нет никакой вообще, — заверил я. — Но я знаю какие мотивы ими движут.

— А что бы случилось, — спросила она задумчиво, — если бы не ты пошёл с Сорокиным? Предположим, это оказался бы Натан? Были бы они так же готовы играть честно после того как услыхали бы его версию? И даже, если бы они всё же избрали трудный путь… убедили бы они его?

— Не знаю, — ответил я. — Но если бы я был на борту… а ты и он снаружи…

— Любого можно заменить.

— Для ОН. Но не для меня. Даже не для Натана. Даже не для тебя, хоть ты и проклянёшь всех на