— Их у нас не было. Чигарева ранили в последнем бою, а Селиванова — еще раньше… Чигарев-то сейчас здесь в бригаде.
С Чигаревым Ковалевская уже встречалась. Произошло это в штабе бригады. Ольга шла по коридору и тут столкнулась с ним. Она еще там, на фронте под Ленинградом, запомнила его красивое лицо. И что тогда ее особенно поразило — красота была какая-то холодная, без внутреннего огня.
Чигарев тоже узнал ее, просто подошел, протянул руку И сказал:
— И вы здесь? Вот славно! Честно говоря, я очень Рад!
— Почему?
— Как почему? Ведь вместе служили! — И столько было искренности, в его словах, что Ольга поверила и просила его запросто заходить к ней.
Чигарев пришел в этот же вечер. Разговор сначала шел о знакомых, прошлых и приближающихся боях, и вдруг крепкие руки обхватили Ольгу, а горящие глаза оказались близко-близко. Ольга резко откинула голову, и губы Чигарева скользнули по ее подбородку.
— Вы, что, Оля? — уже через несколько минут спрашивал ее Чигарев. — Я вас как боевого друга хотел…
— А своих пулеметчиков вы тоже целовали? — зло перебила его Ольга.
Первый вечер был безнадежно испорчен, и Чигарев, попрощавшись, ушел.
При последующих встречах он умышленно не смотрел на Ковалевскую, надеясь, что она сама заинтересуется им, но когда этот прием не оправдал себя, то притворился простым, хорошим товарищем. Он частенько забегал к Ольге спросить, не нуждается ли она в чем-либо, или за стрептоцидом (он оказался расположенным к ангине), а иногда и просто «на огонек». Говорили обо всем. Чигарев был неизменно внимателен, предупредителен, но всегда держал себя в рамках приличия.
С другими командирами Ольга не была знакома. Они вечно спешили, здоровались с ней на ходу и торопливо шли в лес, где в глубоких землянках жили матросы…
— А… А Норкин? — спросила Ковалевская.
— Норкин? Разве его без вас ранили? — удивился Никишин. — Его здорово очередью зацепило.
Все любят посмотреть на встречу старых знакомых по фронту, и вокруг разговаривающих образовался плотный кружок. Дневальный даже не заметил, как вошел комал-дир взвода старший лейтенант Широков и остановился сзади матросов, прислушиваясь к разговору.
— Это был командир, — тихо закончил Никишин.
— Почему был? Вы же сами говорили, что он жив?
— Был жив… А если и живой, то не встретиться нам с ним в этой буче. Вон как все клокочет!
— А вот ответит он на наше письмо, я и напишу рапорт, чтобы меня к нему перевели, — сказал Любченко.
— Теперь забудь про него, — бросил кто-то из матросов. — Будешь, как и мы, с нашим старлейтом маяться.
— Это как сказать, — возразил Никишин. — К строгости нам после нашего лейтенанта привыкать не надо, а за себя мы постоять сможем.
Широков на носках, тихонько прошел к двери учительской, где он жил, приоткрыл ее и скользнул в комнату. Только осторожно прикрыв за собой дверь, он с силой швырнул фуражку на измятую кровать и, не раздеваясь, сел на стул. Обидно было старшему лейтенанту. Не понимал он матросов. Окончил Широков институт инженеров водного транспорта, получил звание старшего лейтенанта запаса военного флота, а как только началась война, его и назначили сюда командиром взвода разведчиков. Уж он ли не заботился о матросах? Все жили в лесу, а разведчики— в селе. Всех ежедневно водили на занятия, а он св'оих — только в хорошую погоду. Ну, этому, новичку, простительно… А Коробов? Что ему плохого он, Широков, сделал?
— С нами маяться будешь…
Ничего не понятно!
— Дневальный!
— Есть дневальный, — отвечает тот и входит в комнату.
— Почему не на посту?
— Все время на посту…
— А рапорт не отдали.
Опять не то! Не в рапорте дело!.. Вот'и у дневального на лице какое-то особое выражение. Он прозевал приход командира, нарушил Устав — и не волнуется, не боится. Неужели это потому, что сам командир нарушил приказ — не ночевал в школе?
— Построить взвод! Пойдем на ученье!
— Разрешите доложить? По плану сегодня доктор занимается.
Широков не выдержал. Он вскочил, стукнул кулаком по столу и крикнул:
— Кто вам дал право учить меня? Кто план составлял? Кто? Я! Я составлял!! Я и изменяю!
Дневальный чуть заметно пожал плечами и вышел в коридор.
— Выходи на занятия, — услышал Широков его спокойный голос.
Ковалевская пошла обратно. И хорошо, что занятия не состоялись. Не могла она рассказывать о перевязках, бинтовать здоровую руку матроса и знать, что столько хороших людей действительно ранено. До сегодняшнего дня Ольга не вспоминала о Норкине, вернее, несколько раз говорила себе: «Вот и не вспоминаю о нем… Все прошло…» Теперь все всколыхнулось снова. Она почему-то отчетливо представляла себе Норкина беспомощным, слабым, и ей захотелось непременно быть сейчас рядом с ним, Ранение его она считала если и не смертельным, то очень опасным.
И когда вечером раздался стук в окно, а потом в комнату вошел Чигарев, она встретила его как желанного гостя, как человека, который поможет в трудную минуту.
Чигарев снял шинель, повесил ее на гвоздик и сел К столу.
— Что случилось, Ольга Алексеевна?
— Так…
— А вы поделитесь со мной. Смотришь, и легче станет, — в голосе Чигарева звучал неподдельный интерес, и Ольга рассказала ему о ранении Норкина. Не назвала ни его фамилии, ни где познакомились. Она так и сказала:
— Тяжело ранен один мой знакомый.
— Вы с ним дружили?
— Нет… Не дружила, — покачала она головой. Чигарев осторожно взял ее безвольную руку, положил
на свою ладонь и сказал:
— Оля… Можно мне так вас называть? Вы верите, что я вам настоящий друг?.. Верите?
Ольга кивнула головой.
— Вот и хорошо — пальцы Чигарева осторожно, боясь спугнуть, гладили ее руку. — Будем настоящими друзьями!.. А этот… Ваш знакомый наверняка поправится. У меня предчувствие такое, а оно меня никогда не обманывает. Не верите? Докажу. Помните, как мы глупо встретились? А я еще тогда почувствовал, что мы будем друзьями. Разве я ошибся?.. Эх, какая вы, право! Переживаете за чужого вам человека, а он, может быть, и не думает о вас. Сидит и любезничает с какой-нибудь санитаркой или сестрой!
«Может быть, и так… Может быть, и прав Чигарев…»
— Не будем больше об этом, — сказала Ольга и высвободила свою руку из его горячих пальцев.
Чигарев переменил тему, начал рассказывать анекдот.
Но она слушала его рассеянно, вяло улыбалась не там, где было нужно, и, немного обиженный, он поднялся.
— Я вижу, у вас настроение сегодня основательно подмочено, — сказал Чигарев. — Не буду мешать. До свидания!
Ольга его не задерживала. Она прошлась по комнате, остановилась около тумбочки, сжала пальцы так, что они хрустнули, и потушила лампу.
А Чигарев медленно шел по безлюдной улице и думал об Ольге, о своих отношениях к ней. Любит ли
