унизительных переговоров с мелкими клерками в канцелярии. Принял потому, что все дворяне – равны и свободны. Сына-преступника правда все же казнили – но лишь потому, что равные в правах равны и в обязанностях. Но это так, к слову.
Сам же Бабынин А.Н., получив от француза заказаный праздник, решил, что жизнь на этом не заканчивается. А поскольку в целом жизнь в провинции, да еще в деревне, довольно однообразна и скучна для человека образованного, отставной поручик подумал о целесообразности внесения разнообразности в окружающую действительность путем периодического повторения (а при возможности и улучшения) банкетов, аналогичных прошедшему. Имея твердые моральные устои и помня об обещании отправить французишку домой (самим иноземцем не понятому и не воспринятому), Анатолий Николаевич решил дополнительно пообщаться с молодым кулинаром насчет возможности дальнейшего сотрудничества. Пригласив отдыхающего от забот шефа к себе в кабинет, он первым делом выдал обалдевшему от неожиданности юноше пятьсот рублей в золотых полуимпериалах в качестве платы за доставленное удовольствие. Кстати сказать, сумма была воистину неимоверная – годовой оклад жалованья придворного камер-юнкера составлял сто пятьдесят рублей. А выдав премиальные, обрисовал юнцу текущее состояние дел в мире. Объяснив, что в Европе продолжается война и приятных видов на рост урожаев, надоев и уловов не имеется, обрисовав возможное печальное воздействие на организм одинокого юного индивидуума внешних грубых сил в лице расплодившихся в Европах банд головорезов и дезертиров, Бабынин предложил гастрономическому светилу за астрономическую оплату продолжить деятельность на ниве кулинарии в спокойной и мирной российской глубинке. Отныне и вплоть до наступления эпохи всеобщего мира и спокойствия. Не лишенный воображения юноша, окинув мысленным взором возможные альтернативы своего жизненного пути, был вынужден признать оптимальность именно бабынинского маршрута. А особо оговоренная свобода как действий, так и передвижений в наступающую эпоху кулинарного ренессанса лишь добавила дополнительной приятности грядущей и без того счастливой жизни бывшего «любимого повара маршала Мюрата».
14. Подводя первые итоги
Проведенный банкет обошелся среднерусскому помещику в изрядную копеечку. Даже если не учитывать пятисот рублей, выданных виртуозу котла и сковородки в качестве премиальных, только прямые расходы на продукты, посуду и напитки, потраченные в ходе предварительных экспериментов и собственно во время банкета, превысили четыре тысячи рублей. Более тысячи рублей составила неполученная прибыль из-за того, что крестьяне собственно крестьянским трудом не занимались. А для сохранения поголовья деревенского населения пришлось дополнительно выделить семьсот сорок три рубля серебром для закупки традиционных крестьянских кормов на зимний период. Однако обвинять помещика в мотовстве было бы не совсем верно. Прежде всего, деньги (при их избытке) можно и должно тратить на удовольствия. Но главное – уже на подготовительном этапе Бабынин интуитивно почувствовал наличие возможности возврата вложенных средств. И первой ласточкой, возвестившей о начале эпохи самоокупаемости кулинарного стартапа, стало письмо графа Панина. Старый граф, неожиданно открывший для себя соленые огурцы, возжелал обеспечить себя данным продуктом на постоянной основе. С этой целью он прислал Бабынину запрос о возможности продажи ему того самого мужичка, что прислуживал графу за столом. Мужичок не самых богатырских кондиций в роли простого крестьянина стоил, по рыночным расценкам того времени, от силы рублей в десять-двенадцать вместе с семьей (женой и парой детишек). Однако выступая в качестве специалиста по выращиванию и засолке огурцов, он переходил в совершенно другую ценовую категорию. Сам же Панин, явно желающий зполучить специалиста как можно раньше, даже не уехал к себе в Петербург, а остановился в Смоленске с целью как можно скорее закончить торговые переговоры. И в результате всего через неделю после памятного всем праздника одна из изб в деревне Бабынино утратила жильцов, а владелец деревушки стал богаче на триста рублей серебром.
Однако данная торговая операция проистекла не от алчности экс-поручика, но лишь как знак уважения к старому графу – бывшему однополчанину помещика. Даже при такой заоблачной цене все население деревни могло дать в виде чистой выручки не более двадцати тысяч – в то время как капитал вдалельца деревни благодаря французской кампании на порядки превышал данную сумму. Поэтому, посоветовавшись с основным творцом нематериальных активов в виде рецептур и технологий пищепрома, Бабынин счел более продуктивным создать на базе собственного населенного пункта центр подготовки и обучения кухонных дел мастеров. А так как вновьсоздаваемое учебное заведение предполагало обучение именно технике изготовления разнообразных блюд, ему было придумано подходящее профилю наименование «Смоленский кулинарный техникум». «Смоленский» - потому, что сам Бабынин был именно смоленским дворянином и помещиком. Собственное имя (или имя собственной деревушки – что впрочем одно и то же) бывший офицер счел использовать для названия учреждения нескромным, а имя главного кулинара (например «Франсуа-Рожный») – глупым и неприличным для русского уха. «Кулинарный» (это слово предложил как раз начитанный деревенский староста) означало по латыни как раз «кухонный» (так как староста все же имел некоторые основания предполагать, что внутренний термин «кухня» еще не успел распространиться по всей Руси Великой), а латинское окончание к «технике» приделали чтобы как бы намекнуть на латинскую основу предыдущего слова.
Сам же Франсуа-Рожер, подвергшись внезапному обогащению, постарался (в меру своих скромных возможностей) облагодарить своих товарищей по работе, ставших и друзьями по жизни. Первым оказался отблагодаренным кузнец Василий. Как мы уже упоминали, жил кузнец бобылем. Но этот статус вовсе не является синонимом холостяка. Напротив, словом сим называли (как правильно называть и ныне) мужчину, ранее женатого, но ныне пребывающего в одиночестве по различным причинам. В отсутствие института гражданского брака и соответственно развода основной причиной бобыльства было, конечно же, вдовство. Но крепостное право давало еще одну причину – продажу одной половины семьи другому хозяину. Это случилось и с Василием – Бабынин, утратив в силу естественных причин старого кузнеца, купил нового – как раз Василия. Но то ли покупатель в ту пору был ограничен в средствах, то ли продавцу вожжа под хвост попала – жена Василия осталась у прежнего владельца, и Василий вот уже четыре года ходил в бобылях. Франсуа же, располагая капиталов воистину громадным, решил провести мероприятие по воссоединению семьи приятеля, и, пользуясь предоставленой свободой передвижения, направился в Орловское поместье бывшего хозяина Василия и нынешнего хозяина его супруги Ефросиньи г-на Варфоломеева. По прибытии Г-н Оливье выяснил, что помещик Варфоломеев уже наслышан о произошедшем в соседней губернии перформансе и всячески готов удовлетворить желание всемирно известного кулинара приобрести молодую бобылку в собственность. При возможности, разве что, оказания небольшой встречной услуги...
Поскольку желание визави Гастон Жерара было в общем русле намеченных Бабыниным мероприятий по развитию пищепрома на Руси, после недолгих переговоров француз погрузил в карету бобылку Ефросинью, в сопровождающую телегу – пятерых мужиков, подлежащих обучению сахарному производству, в карман – благодарственное письмо и приглашение на именины дочери экс-владельца законной супруги бабынинского кузнеца, а в кошелек – пятсот рублей платы за обучение означеных мужиков.
Воодушевившись результатами первого приема в незнакомом помещичьем доме обратный путь юное дарование от кулинарии проделало неспеша, с заездом в каждое попутное поместье, и прибыл в изначальный пункт своего путешествия спустя три недели, в сопровождении двух десятков подвод с мужиками и бабами, подлежащими обучению в «кулинарном техникуме», и с небольшим сундучком, содержащим предоплату за предстоящий семестр в размере, многажды покрывающим расходы Бабынина на предыдущем этапе кулинарной революции.
Сам же Бабынин, отбыв сначала в Смоленск, а несколько позднее – в Первопрестольную, тоже изрядно поспособствовал набору учащихся в новое учебное заведение. Имея, однако, несколько иной круг общения, он в качестве абитуриентов умудрился взять с десяток бывших гувернеров детей своих приятелей (все, как один, были соотечественниками Франсуа) и даже трех экс-гувернанток дочерей приятелей, обделенных сыновьями. Почему-то столичный люд особое внимание уделил именно национальности
