Александр Викторович Костюнин
Двор на Тринадцатом
(Повествование в рассказах)
Свои отзывы и предложения направляйте по адресу: A-Kostjunin@yandex.ru
Авторский сайт: http://www.kostjunin.ru
Посвящается Владимиру Борисовичу Григорьеву
Когда уходит детство
На… златом… крыльце… сидели… царь… царевич… король… королевич… сапожник… портной… кто… ты… будешь… такой… говори… поскорей… не… задерживай… добрых… и… честных… людей.
Число тринадцать для меня счастливое. Судите сами: родился тринадцатого декабря; номер на мотоцикле – «13–13»; детство и юность прошли в Кочкарёвском дворе на Тринадцатом…
Из нашей дворовой компании я самый младший. Пацаны успели отслужить, а мой призыв только следующим летом. Двор всех провожал и встречал. Он, точно живой организм, ждал с нетерпением каждого своего воспитанника, однако вынужденную разлуку с одним из них переносил особенно тяжело.
Кочкарь.
Это он «качал макуху» у нас во дворе. Это он был, как стали говорить много позднее, «неформальным лидером» и авторитетом для всего Тринадцатого района. Это в его честь на нашем воображаемом, победоносном знамени золотыми буквами горело: «Кочкарёвский двор»! Уже своим внешним видом Кочкарь выделялся: высокого роста, крепкий, с открытой, доброй улыбкой на светлом лице. Всегда с гитарой. Это был наш оберег и наша вера!
Кочкарь демобилизовался из рязанской дивизии ВДВ тоже тринадцатого, июня…
Был выходной. С утра я выкатил из сарая новенькую «Яву» и по привычке холил её: протирал чистой фланелевой тряпицей отливающие никелем детали, без того сверкающие: фару, стекло спидометра, зеркала, фонари. Солнечные зайчики весело прыгали рядом. Стараясь ни капли не уронить на любимого коня, долил топливо в бак. Слегка качнул рычаг стартёра. Двигатель, измаявшись ожиданием, с явным удовольствием заурчал.
Ночная прохлада освежила липкую, мясистую листву тополей; она пахла остро, терпко. День обещал быть жарким и, похоже, душным.
Кочкаря я заметил сразу: заломленный на затылок голубой берет, солдатский ремень с бляхой из квадратика солнца, на груди парадным строем значки, широкая поперечная лычка на погонах, в открытом вороте кителя – десантная тельняшка с чередующимися полосками: голубыми – указывающими, что обладатель сего спустился прямо с небес, и белыми – символизирующими чистоту помыслов.
Мы давно, ещё по письмам, знали предполагаемую дату приезда. Кочкарь шёл из-под солнца прямо ко мне, в проёме двух домов. Неспешно, уверенно. И родной двор казался тесен ему в плечах.
Я бросаюсь навстречу…
– Вовка, здорово! – Кочкарь, едва скрывая волнение, ставит на землю спортивную сумку. Стальной рукой сжимает мне ладонь. – Ну, вот и дома…
Смущённо улыбаюсь в ответ и молчу; радость лучится изнутри. Кочкарь подходит к скамеечке под тополями, раскидисто садится. Я опускаюсь рядышком.
– Володь, сгоняй за Ниной! Она не знает, что я вернулся. – Кочкарь окидывает долгим счастливым взглядом двор. – Хотел… как с неба свалиться.
– Сгоняю. Я мигом! – Через силу отрываясь от него, иду к мотоциклу.
Из дома с восторженными криками, широко распахнув объятья, выскочили Витяня и Гера.
Двор наш – десять домов. Все деревянные, с печным отоплением.
Двор для меня – это прежде всего характерные запахи…
По краям: друг на дружке – сараи, дровяники. После зимы там тень. Снег тает поздно. Идёшь мимо – ноздри щекочет влажным запахом свежепиленых осиновых и берёзовых дров. В поленницах принято прятать всякую всячину. Руку туда так и тянуло. Сунешься – хоп – пачка сигарет! В карман её. Потом выясняется: Витяня схоронил, чтобы домой не тащить.
Зимой построили новый двухэтажный сарай.
Доски неструганые, жёлтые, свежие. Вдыхаешь аромат, не надышишься! Ходишь по коридору вдоль кладовок принюхиваешься. Если какой-то запах исчез, проверяешь: что изменилось? Благоухание солений – это у Кипрушкиных огурцы в бочке солёные. У Вороновых сын увлекается физикой: изнутри несёт электричеством, лаком, канифолью. Навесной замок гвоздиком ковырнём… Посмотрим, покрутим новый приборчик, он обязательно действующий – вертушечка под стёклышком – на место поставим. На втором этаже сарая веранда и скамейка на всю длину. Сторона на юг. Лужи во льду, а здесь от стенки печёт. Ноги на перила. Едва шевелимся. Млеем под очумевшим апрельским солнцем, словно мухи после зимней спячки. Возьмём увеличительное стекло и выжигаем каждый своё: кто бородавки на руке; кто – тупо – дырку в доске; кто наведёт лупу на коленку задремавшему приятелю, сфокусирует солнечный жар в одну точку и… скромно отойдёт. Через пару минут ткань прогорит и как кусит: «А-аа!».
Я выжигал на стене: «Вова + Женя».
Пахло автомобилями…
Наши ведомственные дома принадлежали двум автоколоннам: грузовой и автобусной. Жили здесь в основном одни шоферы. Отец работал на «Колхиде». Сосед – на грузовой дизельной «Шкоде». Он заезжал
