индивидуумов…
– Не обижайтесь… – Леплайсан сыто рыгнул и, наконец, тоже отвалился от стола, не переставая при этом бросать на оставшиеся там яства плотоядные взоры. – Я не хотел вас ничем обидеть. Теперь, когда мы с вами удалились от Парижа, где из каждой стены растет столько длинных ушей, что любой вознамерившийся посрубать их, словно древесные грибы, утомился бы и упал замертво, не доведя дела и до половины, вы можете узнать истинную цель нашего путешествия… Большинство придворных убеждено, – продолжил шут, нацедив себе кубок вина из запотевшего кувшина, который приволокли двое дюжих сыновей корчмаря, и громогласно потребовав «чего-нибудь на закуску», будто только что не расправился практически в одиночку с настоящим монстром кулинарного искусства, – что король отправил меня (ну и вас тоже, разумеется) к другу юности своей дражайшей супруги герцогу Лотарингскому[39], чтобы вручить ему некие грамоты и потребовать присяги новому сюзерену. Его высочество Карл Лотарингский, замечу, отличается весьма склочным нравом и легко может поставить под сомнение права «нового» короля на престол, тем более что он давно уже пошил подходящие штаны с седалищем из королевской парчи и теперь спит и видит, как бы обновить их на этом неудобном креслице…
Отхохотав над этой сомнительного свойства шуткой, Леплайсан продолжал:
– Однако с этой миссией в Нанси[40] отправился другой гонец, скорее всего молодой де Тревиль, подающий надежды гвардеец, родом из солнечной Гаскони, а мы…
Шут воровато оглянулся и понизил голос:
– Мы же, дорогой мой Жорж, направляемся хоть и не в такое дальнее, но гораздо более опасное путешествие… Мы должны найти старую ведьму, способную сварить одно хитрое зелье…
– Неужели яд? – Разыгравшееся после выпитого вина воображение нарисовало Георгию жутковатую картинку: король на цыпочках пробирается в опочивальню королевы-матери и, гадко подхихикивая, высыпает мерзко шипящий порошок в стакан, куда пожилая гражданка Медичи кладет на ночь свою вставную челюсть. – Конечно, его теща не ангел, но…
– Типун вам на язык, д'Арталетт! – воскликнул Леплайсан, позабыв про осторожность. – Да он просто обожает старую королеву, мать ее… Я имею в виду ее величество, – пояснил он, еще раз оглянувшись. – Зелье предназначено для того, чтобы влюбить в нашего стареющего венценосного ловеласа некую даму, даже мадемуазель, новенькую фрейлину его супруги. Понимаете, разница в возрасте такова, что юная нимфа годится старому ко… королю в дочки, если не во внучки…
– Неужели король так… Неужели ему так много лет?
– Ха! Да он уже давно разменял шестой десяток! А девице Буо… не важно, впрочем, всего шестнадцать!
– Да ведь это… – Жора едва не произнес слово «статья», но вовремя прикусил язык.
– Конечно, – не заметил его заминки шут. – Но недаром поется в песенке: «Все могут короли…» Хотя, конечно, далеко не все…
– А родители бедной девушки?
– Бедной?!! Да они спят и видят, как бы услышать в придворных сплетнях, что его величество соблаговолил заметить их недостойное чадо! Да и, замечу, сама нимфа, если бы была хоть чуточку постарше и всего на ноготь мизинца умнее…
– Фу, Людовик! Неужели вы одобряете подобную мерзость? Она же дитя!..
– Не одобряю, но что делать? Приказ есть приказ… Кстати, моя матушка вышла замуж в неполные пятнадцать, а в семнадцать уже родила вашего покорного слугу. Между прочим, вторым после моего братца Франсуа, которому, по закону, достанется все наследство после смерти нашего любимого батюшки.
– Ну, этого ему еще долго дожидаться! – легкомысленно махнул рукой Георгий, прикинув в уме возможный возраст отца Леплайсана.
– Я тоже на это надеюсь, – согласно кивнув головой, подтвердил шут. – Братец мой – редкостная скотина, а батюшка, при его восьмидесяти девяти с половиной годах, – еще полон сил и крепок…
Жора от изумления только медленно открыл и закрыл рот, словно выброшенная на песок рыба.
В корчму тем временем, грохоча сапогами, вломилась целая орава запыленных путников, от которых на версту разило таким крутым конским потом, что голову заворачивало набок.
– Вот взгляните на этого, – совершенно непочтительно тыча пальцем в предводителя компании, шумно занимавшей один из свободных столов, которых, по раннему времени, было предостаточно, сообщил Леплайсан Георгию. – Вылитый мой братец-каналья! Ему бы еще брюхо чуть поменьше и усы покороче…
Мишень насмешек медленно обернулась…
– Это кого ты, козел, назвал канальей? – грозно вопросил действительно грузноватый предводитель, закручивая свой длинный ус и подозрительно вглядываясь в наших друзей. – Фильтруй базар, ты, волк педальный!
Арталетов, поочередно сравнивая физиономии шута и того, кого он неосторожно обидел, действительно улавливал некоторое фамильное сходство.
– Ба! – обрадованно вскочил на ноги поджарый Леплайсан, распахивая братские объятья. – Кого я вижу? Франсуа, собственной персоной! Все такой же жирный, словно рождественский боров! Еще не разорвало тебя, прорва? Неужели милая матушка не устала пичкать своего обжору с ложечки сладенькой кашкой?..
«Кто бы говорил про обжору… – подумал Жора, на всякий случай бросая взгляд на лежащую на лавке портупею со шпагой. – Хотя братец действительно несколько полноват…»
Эпитеты, которыми его одарил единоутробный родственник, толстяка вряд ли растрогали, поскольку он побагровел и, сопя, как разъяренный буйвол, потянулся к эфесу шпаги, что, учитывая его нездоровую полноту, было непросто. Глядя на него, и все остальные, которых было не менее десятка, залязгали разнообразным железом, извлекая его из ножен на свет Божий.
– Теперь точно узнаю братика! – Довольный предстоящей потехой, шут ловко выхватил свой клинок и ударом ноги перевернул стол. – Держитесь-ка, Жорж, поближе к стене…
– Ну, и что вы намерены предпринять, месье д'Арталетт?
Жора, не слишком горяча коня, скакал куда глаза глядят по пустынной дороге в трогательном одиночестве (конечно, если не считать четвероногого транспортного средства под ним, увы, к числу особенно разговорчивых не относящегося).
Один, опять один, причем в положении сказочного героя: «Иди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что»…
«Осиротел» Георгий в одночасье после встречи двух братьев. Ни Франсуа, ни Людовику не пришлось, правда, пойти по следам Авеля и Каина, мимоходом отправив к праотцам ближайшего родственника, но обучались фехтованию они, похоже, у одного и того же мастера, далеко превосходящего того учителя, что готовил Арталетова к тяготам путешествия в прошлое. Однако если Леплайсан явно имел больше опыта, приобретенного в отстаивании вопросов чести при французском дворе, учтивостью отличавшегося только по отношению к венценосным особам, то на стороне его братца было аж целых девять шпаг разной степени опытности…
Не думайте, Жора несколько раз, что само по себе являлось актом безрассудной храбрости, учитывая его дилетантскую фехтовальную подготовку, пытался вмешаться в мясорубку, из которой ежеминутно вываливался кто-нибудь жалобно стонущий или интригующе молчащий. В сплошной круговерти разящей стали, соприкасающейся под самыми немыслимыми углами, просуществовал бы он в своей земной ипостаси всего какие-нибудь секунды, после чего неминуемо отправился бы белым ангелом (с чуть-чуть приконченными, естественно крылышками) прямиком на небо… Остался он жив и даже абсолютно невредим лишь благодаря гневным окрикам шута, отбрасывающим его всякий раз на прежнее место не хуже увесистого кулака. Ему оставалось только, прижимаясь спиной к стене и выставив перед собой совершенно бесполезный дрожащий клинок, бессильно наблюдать за схваткой. Второй верный Леплайсанов спутник оказался более полезным и теперь отважно сновал под ногами дерущихся, остервенело кусая врагов, определяемых им безошибочно, должно быть по запаху, острыми зубками за лодыжки или тыча несколько выше крохотной шпажонкой чуть длиннее швейной иглы…
