почесал спину. – Выдал мне тогда батюшка по первое число… Пока посох пополам не треснул. А я тогда неделю в баньке спину отпаривал да занозы вытаскивал…
– А говорите, «пальцем не тронул»…
– Так то ж посохом – не пальцем…
– А за что?
– Да все за то же. За то, что к герцогской дочке хотел посвататься, против его воли пошел. Это уже потом, когда я сюда уехал, там, в России, слух распустили, будто пришиб он тогда меня насмерть. Да, думаю, мало кто поверил…
– Увы, поверили… – развел руками Арталетов.
– Ну и фиг с ними, – отмахнулся Иван Иванович, наливая. – Пусть братец Феденька правит. Он-то точно мухи не обидит.
– За него Борис Годунов всем заправляет, – ввернул Жора. – И сам в цари метит.
– Да пусть хоть леший с чертом на пару!.. Не обижайся, – погладил он пьяненького чертика, калачиком свернувшегося на столе и не то похрапывающего, не то мурлыкающего. – Мне-то все одно: назад дороги нет. Девушку только жалко…
– Какую? – Арталетов замер: «Неужели помнит…»
– Ту, которая меня разок выходила… Сцепился я, помнится, с новгородскими… Или это курские были? Склероз… Так вот, рассказал я про нее батюшке, и понравилась она ему необычайно. В жены мне метил, говорил, что такому б… ну, неважно, бродяге, в общем, такая в жены и нужна, пригожая да ласковая… Небось замуж давно выскочила…
– Вовсе нет… – начал Георгий, но шут пребольно наступил под столом ему на ногу.
– А местная девица-то хоть стоит того?
– Стоит… А я вам разве не показывал еще?..
– Н-нет…
Иван де ля Рюс решительно поднялся из-за стола, покачнулся, словно моряк на палубе гибнущего в шторм судна, и простер длань:
– Прошу…
19
Для меня ты был сказочным принцем
Славный рыцарь на белом коне,
Мне пришлось в этой сказке забыться,
Я все видела это во сне.
Ты во сне приходил, мой спаситель,
Спящую царевну разбудить
И, как в сказке, поцелуем страстным
Чары ведьмы навсегда разбить…
Признаться, Георгий ожидал, что путь будет таким же долгим и путаным, как памятное путешествие с Дорофеевым в недрах того, подмосковного, «замка», но был приятно удивлен, когда бывший царевич четко, по-военному, вывел друзей (зеленого, сладко дремавшего на плече Леплайсана, можно было не считать) к огромному прозрачному ящику под ярко-красным балдахином.
Внутри саркофага виднелась человеческая фигура, и у Арталетова возникло ощущение «дежавю»[53]: блеск стекла, спокойный лик находящегося внутри, кумачовые полотнища… Признаться, посещение Мавзолея в далеком детстве не оставило у него чересчур позитивных воспоминаний…
Слава богу, при ближайшем рассмотрении оказалось, что под толстым слоем прозрачного материала лежал вовсе не лысоватый пожилой субъект с интеллигентной бородкой, а довольно миловидная блондинистая девица лет двадцати на вид в белом пышном платье, с аккуратно сложенными, словно у пай-девочки, на груди руками.
– Богемский хрусталь, – деловито, будто «новый русский», демонстрирующий коллегам достоинства евроремонта нового офиса, пояснял де ля Рюс, пощелкивая ногтем по поверхности гроба. – Хорошо, что не один заказал, а сразу три… Один эти черти косорукие еще в Альпах расколотили, а другой всего полсотни лье и не довезли. Уйму денег вбухал, а чуть-чуть все прахом не пошло. Стекловара того, который это чудо делал, говорят, Святая инквизиция привлекла за шашни с рогатым, а ученики его такого ни за что не сварят…
– А почему не разбудишь, Иван-царевич? – оторвался от исследования граней, брызжущих пучками разноцветных лучиков, что твоя ньютоновская призма, Леплайсан. – Все же налицо! И принц, и спящая красавица. Чмокнул в щеку, и готово дело: добрым пирком, да за свадебку!
– А я, чать, совсем деревянный? – огрызнулся «принц», с досадой дергая себя за бороду. – Можно подумать, не целовал я ее! И в щечку, и в губки, и… Пе важно, в общем. А все без толку. Не расколдовывается она, и все тут!
– А ведьма-то, которая ее заколдовала, разве ничего не сказала? – осторожно спросил Жора. – Ну… инструкций не дала?
Пожилой богатырь покачал головой:
– Нет. Ничего она не сказала… Захохотала только, когда все, кроме меня, уснули, да пропала, будто ее и не было… Нет! Слушай! Сказала она что-то напоследок… Только запамятовал я. Лет-то сколько прошло!..
– Ты напрягись, царевич! – сочувственно похлопал его по плечу шут. – Глядишь, и придумаем чего сообща…
– Да не помню я!.. Что-то про… Да, точно! «Не выйдет у тебя, принц, ничего, – сказала. – Разбудит ее только отрок нецелованный!» Так вроде бы.
– Ну и?..
– Чего «ну и»? – надулся Иван Иванович. – Ты что, сам не видишь? Какой из меня отрок? Да еще нецелованный… Я уж и тогда четвертый десяток землю-матушку топтал… Может, сам попробуешь?
– Да и я тоже на нецелованного не похож… Стой! А может, Жорж?..
Оба с надеждой воззрились на Георгия, потерявшего дар речи от возмущения.
– Попробуйте, д'Арталетт! Вдруг да выйдет!
– Леплайсан! – Наш герой схватился за эфес шпаги. – Еще одно такое оскорбление…
– Попробуй, малый! – поддержал собутыльника Иван. – Хуже-то все равно не будет…
Склонить Жору к попытке реанимационного акта удалось лишь после долгих уговоров, причем шут был вынужден дать клятвенное обещание никому не говорить ни слова об этом, без разницы – удастся пробуждение или нет.
– Если вы, сударь, обмолвитесь хоть словом…
Леплайсан молча высунул свой длинный язык, ухватил его пальцами за кончик и сделал красноречивый жест, будто отрезает сей профессионально важный орган напрочь.
– Смотрите, Людовик! Вы обещали… – Жора приблизился к гробу. – Как эта штука открывается?..
Никто не успел и слова промолвить: стоило ему лишь коснуться сверкающей крышки, как та беззвучно лопнула и осыпалась мириадами колючих брызг…
Оказалось, что шатер-мавзолей занимал угол той самой пиршественной залы, превращенной чарами волшебницы в огромную спальню. Стоило ресницам спящей принцессы лишь чуточку дрогнуть, как со всех сторон раздался такой мощный зевок десятков глоток, что матерчатое укрытие разом сдуло напрочь.
