прицепил так и не понадобившуюся дубинку к поясу.
– Непорядок, гражданин Арталетт, – заявил он безапелляционно. – Нарушение закона присутствует, понимаешь!
– Помилуйте, товарищ сержант… господин декурион! – Жора даже вскочил со своего раскладного стульчика. – Никаких законов я не нарушаю!..
– Ты мне эти свои интеллигентские штучки брось, понимаешь! – Страж порядка насупил белесые брови и возвысил голос: – Нарушил – отвечай! В постановлении Римского Сената от мая сего года, гражданин Арталетт, – продолжал он, видя покорность жертвы, – ясно сказано: «Запретить всяческую торговлю непристойными картинками и стихами…»
– Где же вы здесь видите непристойность? – патетически вскричал Георгий, жестом императорского памятника указывая на прилавок, который аккуратными рядами покрывали пергаментные и папирусные свитки, местами лежащие просто так, перетянутые простым шнурком, местами – в нарядных разноцветных футлярах, некоторые даже с надписями золотом.
Никакой порнографии среди своего товара Арталетов не примечал и был в этом плане совершенно спокоен. Первоначальный испуг, пережиток лет, прожитых сначала рабом, а потом – вольноотпущенником, никому не нужным рудиментом гнездящийся в подкорке любого из «бывших», особенно приобщенных к интеллигентскому племени, уже прошел, и Жора деловито прикидывал, сколько придется «отстегнуть» настырному декуриону, ни с того ни с сего взявшемуся качать права.
«Силиквы[69], думаю, хватит! – решил он, вспоминая, где у него лежат заранее заготовленные для подобного случая несколько серебряных монеток. – Невелика птица, да и повода особого нет…»
– Где же вы здесь видите непристойность? – повторил Арталетов, уже нащупав в складке туники нужную «беленькую», но решив еще побарахтаться для приличия: силикву-то, без вариантов, придется из своих «отстегнуть», не из выручки!
– А вот! – Похожий на сосиску палец, покрытый редкими рыжими волосками, ткнул в сияющий благородным перламутром футляр сборника стихов Вергилия.
– Это же Вергилий…
Слова прилипли у Георгия к гортани: с замиранием сердца он различил на цилиндре абрис полуобнаженной женщины с закинутой за голову рукой…
И в этот момент окружающий пейзаж начал стремительно меняться.
Исчезли, как туман, изящные колонны и благородные платаны, развеялись в воздухе памятники, а через них проступила грубая каменная кладка зубчатых стен и остроконечные готические крыши. С Нечипоренко-Нечипорусом тоже происходили разительные перемены: пропал куда-то круглый шлем с красным гребнем, замененный каким-то клепаным шишаком, бритый подбородок на глазах оброс широченной рыжей бородищей, а дубинка превратилась в сложенную пополам ременную плеть…
Уже понимая, что все это может означать, Жора завопил благим матом:
– Не-е-е-е-т!!!
И проснулся…
24
Притормози чуток, я вас покину
И как хвосты рубают покажу.
Гони в Пересыпь на запасную малину.
Вперед, родные, я их задержу!
– Представляете, шевалье, – Генрих был еще весь во власти охотничьего азарта, – я лично заколол двух кабанов рогатиной! Как жаль, что вы не принадлежите к нашему славному охотничьему братству! Лай собак, ветер в лицо, кровь хлещет ручьем… Опасность к тому же! Пусть не такая, как на войне или на дуэли, но тем не менее настоящая опасность! О, как не хватает нам в наш пресный, скучный и безопасный век того таинственного огня, который бежит по жилам и дурманит мозг не хуже доброго вина!.. Когда-нибудь философы или знахари откроют его природу и назовут, скажем…
– Адреналин… – буркнул себе под нос Георгий, который менее всего был сегодня настроен разделять охотничьи восторги короля.
– Что-что? – не понял король.
– Да так… – не стал в несчетный раз опережать время Жора. – Одно восточное ругательство. Вроде нашего «черт побери»…
– Замечательно! – восхитился Генрих. – Адр-р-реналин! Адр-р-р-р-реналин! Превосходно, раскатисто и емко! Что-то вроде одного из имен Врага рода человеческого. Люцифер, Вельзевул, Адреналин… Нужно будет запомнить. Адреналин…
«И почему же ты, Жора, не родился, на радость всем, немым?..»
– Назову-ка я этим самым Адреналином своего нового молосского дога! – возникла у короля новая идея. – А еще таких слов вы не знаете, д'Арталетт?
– Знаю, – безразлично пожал плечами Георгий. – Флюорография, протоплазма, секвестер, синхрофазотрон, проктология, приватизация, гомосексуализм, референдум, консенсус…
– Ого! Да тут на всю мою свору хватит! Хотя последние, – брезгливо поморщился король, – уж больно попахивают латынью. Прямой намек на церковь имеет место. Его преосвященство де Воляпюк будет против.
– Кстати, о кардинале… – попробовал вставить слово Арталетов, но монарх уже прервал рассуждения о достоинствах молосских догов перед простыми легавыми, особенно при травле кабана, и отвлекся на внешний раздражитель.
Королевская карета давно и прочно застряла в уличном заторе, который при тотальном отсутствии «мигалок» был непреодолимым по определению, причем так удачно, что она оказалась бок о бок с богато разукрашенной, явно дамской. Отвлечь известного дамского угодника от предмета его основного интереса, перед которым пасовали даже такие сильные вещи, как охота и война, было немыслимо…
Что же делать?
В этот момент в окно кареты просунулась рука в драной кожаной перчатке, держащая за цепочку большие карманные часы, и странно знакомый голос промурлыкал вкрадчиво:
– Эй, фраера! Котлы ржавые[70] не нужны?..
Слава Всевышнему, в эту патриархальную эпоху каретники еще не додумались вставлять стекла в окна своих экипажей. Находись Георгий в салоне какого-нибудь «вольво» или «мерседеса», непременно бы опоздал, пока бесшумные патентованные стеклоподъемники плавно опускали непроницаемую преграду, отделявшую пассажира от улицы. В отличие от вышеупомянутых средств передвижения, карета Генриха подобных изысков была лишена напрочь, а реакцией Арталетова Бог не обидел…
Секунда – и в его руке болтался, забыв от изумления зашипеть по извечной традиции своего племени, не кто иной, как тот самый рыжий засранец, так ловко «обувший» Георгия (вернее, раздевший) у памятного лесного водоема. Не стоит и упоминать, что чудесно обретенный хрономобиль был тут же выхвачен из цепкой лапы и торопливо засунут свободной рукой в карман со страшной клятвой про себя зашить его при случае наглухо.
– Так вот где довелось свидеться? – зловеще произнес Арталетов, глядя в заметавшиеся по сторонам наглые желтые глаза с вертикальными зрачками. – Думал, что я так и сгину в том поганом болоте? Не на такого напал, ворюга!
– Это не я! – тут же нахально отрекся от всего прожженный негодяй. – Вы меня с кем-то путаете,
