Наступила пауза, долгая, томительная, невыносимая.
«Я что-то не так говорил? — переживал Крестец. — Да, я был слишком мелочен. Надо было сказать о всеобщей любви, а я — только о Его обещаниях. Он теперь не замечает меня. И всех нас… Какие ничтожества мы перед ним. Он ничего не скажет в ответ. Будет вот так молчать. Деус, не надо! Пусть случится скорее хоть что-то…»
Но ничего не случалось, а время шло. И росло напряжение. И черная туча, урча, росла. И серый размытый Ужас тоже чернел и тоже рос и рос у всех на глазах.
— Господи! — не прокричала, а простонала обвязавшая Угрю раны женщина. — Господи! Спаси нас! Не Томи! Грешны мы! Грешны! — и упала, истерично всхлипывая.
Угорь пожал плечами, не понимая этого избытка эмоций, а Колоколец сострадательно потянулся к женщине. Колокольчики зазвенели, разорвав оцепенение и тишину, и тут же понеслось со всех сторон:
— Господь, вылечи меня!
— Господь, пошли мне дождя на пашню!
— Господь Деус Брамос, даруй мне сына!
— Помоги!
— Спаси!
— Выручи!
Звезднокожий не шевелился. Однако, Угрю показалось, что ему хочется что-то высказать толпе, что в молчании его кроется нечто более глубокое, чем то, что можно произнесть словами.
— Помоги, Господи, отомсти за меня Хромому Бродяге!
— Отними у Крысы мою жену!
— Скажи Хозяину, чтоб выпустил из подземелья брата!
Ни на кого не глядя, словно не слыша устремленные к нему вопли, Звезднокожий легко шагнул вперед и, мягко ступая, пошел к воротам, оставляя позади себя небесные слезы.
— Господь, не покидай нас! Останься! — закричала вслед ему толпа и повалила за ним. Колоколец, робко семеня, тоже побежал, чуть в стороне, просительно заглядывая в светлое любимое лицо. И Угорь, вспомнив, как полчаса назад в него летели брань и камни, тоже решил на всякий случай поспешить и не бросать Звезднокожего одного. Ни на минуту. Он оглянулся. Ужас нерешительно чесал лохматой черной лапой затылок — о чем-то думал. Наконец, и он решился и пошел за толпой. Во дворе Деусаны остался только один человек — несчастный, раздавленный, всеми забытый священник Крестец. Он никак не мог успокоиться и все мучился тем, что не сумел достойно поприветствовать Деуса Брамоса от имени человечества. Горестно взмахнув рукой, он поплелся вслед толпе, волоча по земле тяжелый шлейф мантии и сметая им хрупкие небесные слезы.
И только он шагнул за ворота, над Деусаной посветлело — черная туча заметно сдвинулась в сторону постоялого двора.
Лист 6
По тропе двигалась толпа, во главе которой шествовал странный, невообразимо странный тип. До того странный, что у Крысы даже разболелись глядя на него глаза.
— Эка невидаль, — озадаченно крякнул он, обращаясь к единственному посетителю пивного бара жандарму по прозвищу Кирпич.
— А что там такое? — охотно поинтересовался блюститель порядка.
— Да так… Ничего… Подозрительный… Весьма подозрительный… — задумчиво приподняв верхнюю губу, обнажившую длинные острые зубы, пробормотал Крыса. — Сколько времени нынче, шеф?
Кирпич обстоятельно и деловито полез обеими руками в карман шаровар и извлек из них круглый серый будильник.
— Двенадцать.
— Мда… Странно… Служба еще не кончилась, а все уже идут… И батюшка в мантии тащится…
Кирпич решительно отодвинул недопитую кружку пивной пены, встал и подошел к окну. Зрелище, действительно, было чрезвычайно любопытное.
— Никак сюда собираются? — дивился Крыса. — Ну и дела, однако, затеваются. Поздравляю вас, Кирпич.
— С чем? — туповато осведомился жандарм.
— Ну как же… сегодня вам, похоже, предстоит отличиться.
— М-м?!
— Скажите, если я вам подарю тысячу монет, дадите мне половину?
— Тысячу? Половину? — лицо Кирпича изобразило крайне сосредоточенную мину. Он долго упорно рассчитывал, сколько же останется ему от обещанной тысячи. Наконец, сосчитал.
— Согласен, — выдохнул он.
— Подпишите, — приказал Крыса, и когда Кирпич огрызком карандаша старательно вывел «Ж.К.» в мигом составленной трактирщиком расписке, таинственно прошептал:
— Вон тот, впереди идет, видите? По моему разумению, это — Подонок. Все приметы сходятся. Во- первых, не наш, во-вторых, прихожан со службы увел. И даже батюшку. Только он, говорят, умеет к себе так привязывать… Кто его раз увидит — отойти не может. А за поимку его Хозяин обещал тысячу монет. Вот вам и выгода. Пятьсот — мне — за идею, 500 вам — за все остальное…
— Взять, — рявкнул Кирпич и двинулся к двери.
— Постойте, — окликнул его Крыса. — Не стоит торопиться. Поспешишь — людей насмешишь. Подонка, говорят, силой взять нельзя. Только хитростью. Я понаблюдаю из окошка, да подумаю, как с ним справиться, а вы, пока они дойдут, вполне успеете выпить еще кружку пивца.
Звезднокожий, сопровождаемый прихожанами, вступил во двор, серый и безобразный, из дорожки которого служанка все утро старательно выдирала вросшие в цемент небесные слезы.
Слишком тихо стало во дворе — словно и не люди сюда вошли, а тени. И потемнело в небе, как перед грозой.
Звезднокожий остановился, и тесный круг людей обступил его. Среди них Крыса разглядел и Угря с Колокольцем, и бестелесно-черного незнакомца, от которого все пытались отодвинуться подальше.
— Что там? Еще не пора? — спросил вернувшийся к пивной кружке Кирпич, уже строящий из пятисот монет золотые мосты.
— Тс-с, прошептал Крыса, а про себя подумал, что дело-то, похоже, интересненьким будет, и не тысячью монетами оно выгорает, а и десятью тысячами, пожалуй. Да-да, за Подонком, по рассказам, всякая шваль шляется, а здесь и публика-то необычная — Угорь здесь… Колоколец здесь… батюшка… Брамосом пахнет тут, однако ж, ох, как пахнет Деусом Брамосом!.. — Крыса торопливо перекрестился. — Может, он и не Брамос, конечно, но вполне вероятно и то, что он… ой-ё-ёй, не-ет, нюх у Крысы на такие вещи отменный. Прекрасный нюх у Крысы, слава Брамосу, — Крыса еще раз перекрестился. Теперь вопрос — что же делать в создавшейся ситуации?
Пожалуй, есть три варианта: примкнуть к толпе, остаться нейтральным, или же заложить этого… да нет, все-таки, Брамоса.
Какие проценты выгоды у первого варианта? Царство Небесное — оно, пожалуй, при этом всем светит. Но вот Хозяина-то не проймешь ни Брамосом, ни диамоном. Он сам сатана. Спустит он на эту компанию свою знаменитую свору гончих псов, и на меня в таком случае, разумеется… Можно предупредить Брамоса, чтоб не шел в Поместье, и этим пред ним выслужиться, но он и сам не дурак. У него свои цели. Захочет — не пойдет, а захочет — так и пойдет. Куда смотрит его дорога — никто не знает. А коль пойдет, а я останусь — так вся моя выслуга при мне и останется. Предателем окажусь. Раз предупреждал — значит, знал, что опасно, и в опасности, получается, бросил. М-да… А пойти-то он туда точно пойдет, он такой. Всегда в пасть зверю лезть привык. Да-а… Свора-то уж больно свирепая. Конечно,
