нем занозы былых ограничений. В бараках оказались штабеля ящиков с бомбами, снарядами, гранатами. Безукоризненные желтые песчаные дорожки, аккуратно зарешеченные окошечки. И повсюду на равных, промеренных до сантиметра расстояниях каплями крови краснели пузатые огнетушители. Сколько надо было любви и терпения для этой аккуратности?!
Петер нашел кусок бикфордова шнура, растянул его до самого входа, поджег и помчал машину на предельной скорости. Он уже был на пустой окраине другого незнакомого городу когда позади раскололось небо. Черный дым взрыва гигантским зверем поднимался над дальними лесами.
«Вот как красиво взрывать, — думал Петер, проезжая по пустым улицам. — Люди всегда предпочитали фейерверки медленному огню. Тщеславные люди! У пусковых кнопок они казались себе богами. „Кнопочники“ были кумирами, на них молились газеты, их имена баюкали радиоволны. Но от кумиров ничего не зависело. Они были такими же рабами общественных предрассудков, как и все другие. Когда понадобилось отбросить предрассудки и смело шагнуть навстречу неизвестному, чтобы понять его, они оказались бессильными. Ни „великие“, ни „малые“ не смогли преодолеть собственного тщеславия. „Мы умные, нам ли слушать глупых“, — говорили и те и другие. И не хотели слушать друг друга. Пока не пришло время, когда уже некому стало ни говорить, ни слушать…»
Машина забуксовала, и это заставило Петера опомниться. Впереди, заслоняя улицу от стены до стены, шевелилась темная масса. Он понял опасность, когда масса поползла на капот, превратившись в мириады обыкновенных черных тараканов. Похоже было, что в условиях убийственной радиации они фантастически размножались.
«Уцелеть, чтобы быть съеденным тараканами?» — от этой мысли похолодели ноги. Петер включил задний ход, и машина, визжа колесами на тараканьей жиже, медленно поползла по улице…
Несколько дней он гнал машину, сам не зная куда. Магистрали с односторонним движением сменялись гравийными проселками. Временами он подъезжал к центрам недавних взрывов. О них предупреждали свалки автомобилей вдоль чистых, словно подметенных, шоссе. Иногда издали Петер видел завалы бывших городов. Он далеко объезжал их, зная, что через эти гигантские многокилометровые «каменоломни» немыслимо ни пройти, ни проехать.
Как-то он остановился на ночь в пустой придорожной гостинице. В ней выглядело все так, будто хозяева и жильцы только вчера покинули дом. Стойка в баре ломилась от бутылок, кровати в номерах были аккуратно застелены чистым бельем. С тяжелой головой от вин и новой тоски Петер повалился на постель и уснул глубоко и бездумно
Утром, едва открыв глаза, он увидел возле себя двух серых людей. Протянул руку за оружием — его на месте не оказалось.
— Одевайтесь! — сухо сказали ему. И только тут Петер заметил в руках у них наручники, а на головах форменные фуражки.
— Я так и знал, — сказал Петер. — Кто кто, а полиция уцелеет.
— Одевайтесь, — повторил человек в фуражке. — Разве еще существуют законы?
— Это нас не касается.
— Я арестован за бесплатное оскорбление чужого ложа? Но у меня есть индульгенции.
Он выложил из кармана горсть золотых колец, взятых в пустом ювелирном магазине.
— Одевайтесь.
— Нет, мир все-таки перевернулся, раз полиция перестала интересоваться золотом.
Ему хотелось шутить. Несмотря ни на что, он был рад живым людям.
Петера привезли в роскошный старинный особняк. Несколько прехорошеньких, только слишком бледных горничных ухаживали за ним, стараясь угодить ему во всем. Целый консилиум врачей следил за здоровьем, ежедневно выстукивая его и унося многочисленные анализы с такими улыбками, словно это были крупные чаевые.
«Мир явно изменился, — думал Петер. — За арестантами теперь ухаживают как за президентами…»
Однажды бледнолицые доктора с особой торжественностью расселись вокруг него и объявили, что Петер феномен.
— Приятно слышать, — сказал он, не предвидя от комплиментов ничего хорошего.
Из толпы белых халатов поднялся человечек, самый маленький, бледный и лысый, и произнес вдохновенную речь. Он говорил о том, что рад добровольному участию Петера-Метера в великой исторической миссии спасения человечества, что отныне долг каждого отдавать всего себя, вплоть до спинного мозга, на оздоровление людей, что человечество не забудет своих спасителей и поставит им золотые памятники на всех площадях, что наука требует жертв, и в том числе от тех, кто далек от науки…
«Нет, ничего не изменилось, — подумал Петер, содрогаясь от старичковой проповеди, — по-прежнему одни делают ошибки, другие за них расплачиваются…»
Чем дольше говорил старик, тем холоднее становилось Петеру. Он понял, что ему уготована роль подопытной свинки для спасения новых властвующих персон, умирающих от страха и белокровия. Петер уже не сомневался, что сообщество, в которое он попал, основано на лицемерии, жестокости и тирании. Иначе не могло быть в условиях массовых смертей и невообразимых лишений. Человечество начинало сначала. Оно не могло обойти закономерностей исторических дорог: власть грубой силы, восстания, мистическую демагогию, презрение к инакомыслящим, всплески глупости и гениальности, страх успокоившихся привычек перед неудержимым натиском разума…
Человечество начинало сначала. И мог ли он, человек, не протянуть руку своим братьям?
Врет этот лысый. Не будет никакой золотой памяти. Монументы снова будут восхвалять королей и президентов. Так уж устроены люди, что маленькая сегодняшняя услуга кажется им значительнее вчерашнего спасения…
Петер закрыл глаза и вдруг потерял монотонный голосок старика и снова почувствовал, что летит в странной невесомости в какую-то бездну, куда тянутся, сходясь в точку, зеленые нити света.
И снова он увидел лунный пейзаж, сияющий диск Солнца черной пустоте и голубой ореол вокруг восходящей Земли.
— Вот что вас ждет, — услышал Петер металлический голо, и обрадовался ему. Стало хорошо, как бывает после кошмаров, из которых единственный выход — проснуться.
— Что это было? Сон?
— Вроде этого.
— Я чуть с ума не сошел.
— Вполне возможно, если учесть вашу неподготовленность. Это недавнее наше изобретение. Полная иллюзия реальности, плод логики и знаний. С помощью таких снов нам удается предвидеть будущее.
Петер уловил в голосе нотку гордости. «Эти цваги тоже не прочь похвастать», — подумал он, несколько удивленный новой интонацией. Ему понравился этот оттенок чувств. Ведь откровенничают, только когда доверяют.
— Люди тоже умеют предвидеть будущее, обдумывая возможные ситуации.
— Ваши предвидения субъективны, Самим вам не скоро удастся преодолеть этот барьер.
— Ас вашей помощью?
— Ваши мечты осуществить просто. Они примитивны,
— Хотел бы я знать, как это вам удастся?
— Пожалуйста. Сейчас вы узнаете и это тоже, — услышал Петер. И снова почувствовал, что падает в невесомость зеленых лучей, сходящихся в бесконечности.
«Черт бы их побрел! — подумал он гаснущим сознанием, — Они меня замучают снами…»
Он не мог проснуться, как бывало дома, не мог ни просить, ни кричать. Надвигался новый сон, реальный, как сама жизнь, страшный неизвестностью. Его нельзя было предотвратить. Он был неизбежен, как завтрашний день…
ОБЕЩАННЫЙ РАЙ
