— Вторая смена?
— Подменяю товарища. Обычно я работаю утром.
Ответ любезный, даже доброжелательный. Сделаем еще шаг.
— Скучно у вас с машинами. Даже о погоде не перемолвишься.
Он подмигнул:
— А с посетителями?
— С вашими молчунами заплачешь.
— Визу ждешь? — вдруг спросил он, игнорируя мою реплику. — Въездную, наверно?
— Почему «наверно»?
— Потому что парень веселый, компанию любишь, поговорить охота. Первак, одним словом. Все перваки такие. Если б выездную ждал, ни с кем бы не разговаривал.
— Интересно, — откликнулся я. Мне действительно было интересно, но спросить — почему? — не рискнул.
Он сам сказал:
— Потому что на рудниках тебе бы горло пробкой заткнули, чтоб не болтал. А сболтнешь — не уедешь.
Я задумался. Почему так откровенен со мной этот румяный техник, похожий на парня с рекламы «лучшей в мире электробритвы», почему он с полуслова открывается первому встречному, в то время как другие, даже полицейские, каждое слово берегут, как жетоны для автомата? Из-за лишней доверчивости, наивной доброжелательности или, быть может, просто от скуки, от которой изнывают здешние «первопроходцы»? Это копилка ценнейшей информации, если ее умело извлечь, не испортив замка. Ключ к нему я, кажется, подобрал.
— Угощаю, — предложил я, потянувшись к кнопке. Она выдала два бокала.
— На работу? — спросил он, причмокнув.
— Летать. Я же космик. Буду грузы возить.
— С рудников?
— Не знаю. Сначала в СВК — два, а там уж куда пошлют.
— Вот что, парень, не знаю, как тебя зовут, и не спрашиваю. — Он доверительно перегнулся через стойку и почему-то включил смеситель. Аппарат загудел.
— Зачем? — спросил я.
Он скосил глаза на край стола.
— Микротелепередатчики. Изображение передаст, а то, что говорим, не услышат. А ты слушай. Есть рудники на юго-востоке с собственным космопортом. Транспорт прямо домой, на Планету, минуя Луну. Где посадка, не знаю. Так что увиливай.
— А что, плохо?
— Гроб.
— Так я же космик. Погрузи и лети.
— Смотря что грузить.
Я сделал вид, что понял, и заговорщически подмигнул:
— Есть слушок — золото. В брусках, как в банке.
— Не все то золото, что блестит. В старые годы золотоискатели на Планете не мерли от радиации.
— А у вас мрут?
— Каждый пятый. Могилы — прямо в «зыбучке». В больнице койки стоят в строю, как солдаты. Даже на лестничных площадках ютятся. Один сбежал — рассказывал.
— Поймали?
— Ясно. Тут же и кончили. Вокзал на замок, охранники в белых балахонах — кто со счетчиком, кто с пистолетом. Я у заградительной сетки был — успел прорваться, пока не хлопнули. Ты на каком этаже?
— На втором.
— Завтра транспорт в шесть утра. Давай пораньше, пока лестницы не закрыли. Может, прорвешься. Спектакль увидишь — не пожалеешь.
Я сделал вид, что раздумываю.
— Страшновато.
— Как знаешь. Я лично не пойду — видел. А ты незнайку сыграй, если схватят. Скажешь, что кнопки в номере не работали — вот и сгонял в бар за кофе с котлеткой. Не поверят — отлупят. Только и всего.
— Масса удовольствия.
Румяный техник заржал как лошадь:
— Дело твое, конечно. Может, и не отлупят. Все-таки космик. Зато «их» увидишь.
— Кого?
— Обреченцев. Только они еще не знают про это. Жмут кнопку за кнопкой. Перваки… — И вдруг осекся, замолчал.
Бывает, страх, как молния, высветляет сознание, когда спьяну проговоришься о чем не следует. Хмельной блеск в глазах его погас, и розовые щеки поблекли.
— Мне завтра в первую смену, — пробормотал он, заикаясь, и сполз со стойки.
Я ответил ему ободряющим взглядом: не роняй слюни, парень, я не дятел. Поймет, не поймет — его дело. Должно быть, понял, потому что опять порозовел, когда уходил, пятясь за автоматы.
Утром будильник поднял меня в половине шестого. Космолет уже сел — шла стыковка со шлюзом вокзала. Штаны и рубаха на «молниях» отняли не больше минуты. Столько же — ботинки с противопесчаной наслойкой: песок здесь, как ржавчина железо, разъедает любую кожу. Пластиковые подошвы делали шаги бесшумными, и полицейский, спешивший к панели, где включался механизм заградительных решеток на лестницах, меня не услышал. Резкий удар ребром ладони по шее, чуть пониже затылка, выбил из него дух по крайней мере на четверть часа. За это время я уже успел добраться до холла, пересеченного движущимися дорожками. Стыковка закончилась, и центральный эскалатор, гостеприимно журча, нес толпу пассажиров к завтраку. Кроме полицейских, в зале никого не было — ни служащего, ни продавца. Работали только автоматические киоски да сервис-сигналы, указывающие направление.
Я присоединился к толпе незаметно — при таких мерах предосторожности полицейские даже не предполагали присутствия постороннего. А посторонний в это время уже смешался с людьми, теснившимися на дорожке. Не было среди них ни юнцов, ни пожилых — все среднего возраста, от двадцати пяти до сорока, кое-как одетые, в заштопанных куртках и потертых штанах, они, однако, не производили впечатления хилых и заморенных: набирали их, должно быть, по росту и ширине плеч. Я огляделся и толкнул соседа с русой бородкой до ушей, давно уже не стриженной.
— Откуда, приятель?
— С юга.
— А здесь куда?
— В Лоусон, как и все. А ты? — Он пристально оглядел меня с ног до головы — мои «противопесчаные» ботинки явно смутили его. — Я что-то не припомню тебя на посадке.
У Лоусона собственный космопорт, принимающий транспорты прямо с Планеты. Значит, эти летели по трассе Луна — Вторая Планета.
— А я на Луне сел, — сказал я как можно небрежнее. — В СВК — два.
— Значит, в командиры? За назначением? — В его тоне прозвучала нотка отчуждения.
Я поспешил убрать ее.
— Оставь, парень. Просто увильнуть хочу.
— От чего?
— От рудников.
— Работа везде работа, — пожал он плечами, — в скафандрах или без. Дышать дают, заправку тоже.
Вербовщики, понятно, осторожничают. Полная секретность и прямой обман.
— Ты хоть знаешь, что добывать будешь? Медь или золото?
— Говорят, какой-то редкий цветной металл. На Планете его нет.
