планировать еврейские погромы и готовиться к очередной 'Ночи Длинных Ножей' заранее… Хотя нет, еврейских погромов не будет – новое начальство сказало, что это каменный век. Буду придумывать замену евреям.
– Например – буряты! Или ненцы, – хохотнул Рэм.
– Ненцы не катят. Ненцы – почти что немцы, следовательно, тоже арийцы. Хотя бы в душе. Ладно, вали! Тут, кроме шуток, есть над чем голову поломать.
– Яволь, герр штурмбаннфюрер! – вытянулся Рэм во фрунт, – Разрешите бегом?
– Разрешаю. Хотя, ты сейчас поосторожнее с этими шуточками насчёт штурмбаннфюреров, могут не понять. Всё это и так сейчас будет оччень трудно понять нам самим, да ещё и объяснить населению… – задумчиво произнёс Борис.
Рэм вышел, махнув на прощание рукой, явно сымитировав этим жестом национал-социалистское партийное приветствие. Борис с досадой подумал, что начальство возложило на него поистине титаническую задачу, потребовав создания организации, столь явно будущей, хотят они этого, или нет, напоминать печально прославившиеся 'охранные отряды', причём выбить из людей все те ассоциации, которые в них вызывают воспоминания о СС. Выколотить из них всех этих '…фюреров', отучить от попыток сделать 'хайль' ручкой. Они пока как малые дети, для них это – игра в Штирлица и Мюллера, а нужно сделать так, чтобы у населения даже не мог родиться этот, уже давным-давно набивший оскомину вопрос: 'А скажите, погромы будут?..'
Он остановился около окна и посмотрел на крышу стоявшего неподалёку здания областной администрации, ласково именуемого горожанами 'Гнилым зубом'. Там, развеваясь по ветру, переливался под лучами солнца тремя своими яркими полосками государственный флаг. 'Интересно, заменят его новые правители, или же оставят так, как есть?' – подумал Борис. Он ничего, в принципе, не имел против этого стяга – яркий флажок, цвета забавные. Борис в очередной раз подумал, что эти цвета полностью отвечали насаждавшемуся до сих пор среди той же самой молодёжи образу жизни. Тому самому образу, который умещался в нескольких словах набившей оскомину рекламы: 'Пепси, пейджер, MTV…', ну и так далее. Потому что именно банка 'Пепси-колы' ассоциировалась своими цветами у Бориса с цветами государственного флага.
Флаг трепыхнулся ещё пару раз и обвис на древке. Борис отвернулся от окна, достал из кармана пачку 'L amp;M' и закурил. Посмотрел на пачку и усмехнулся: теперь, наверное, придётся носить чёрную форму и сигареты неплохо бы покупать в тон. Например, 'JPS'. Они тоже чёрного цвета. Или вообще – 'Davidoff', он же теперь начальство и должен являть, так сказать, вид.
'Господи, какая же ерунда лезет в голову!' – вдруг мысленно застонал он, присев за стол и вцепившись руками в волосы. Начальство, едрёныть! На костях чужих начальство… Он издал мысленный звериный вой, вой подстреленного волка, подстреленного и затравленного. Нет, не волка, а как раз затравленного человека. Затравленного бытом, начальством, несправедливостью жизни. Загнанного сначала магазинами в их очередях, потом загнанного ценами в этих же магазинах, причём на сей раз не просто загнанного, а воистину припёртого к шершавой кирпичной стене. Он стоит у этой стены и видит, как очередной премьер зачитывает приговор:
…именем Российской Федерации её гражданин Златокольцев Борис Рудольфович приговаривается к пожизненному прозябанию через расстрел инфляцией и девальвацией! Приговор окончательный, обжалованию не подлежит…
И вот вскинуты ружья кризисов и дефолтов, гремит выстрел, более напоминающий шум обвала, но не горного, а обвала рубля – и всё. Ты уже не человек. Теперь ты электорат, стадное животное, делящее мир на чёрное и белое, считающее себя докой в политике, орущее на митингах: 'Голосуй, или ты проиграешь!', не понимая, что уже ВСЁ. Проиграл ты, человечишко, пойдя на поводу у этой банды. Должен теперь ты им, а не они тебе! А зачем ты брал этот клочок туалетной бумаги, под прозваньем гордым – 'ваучер'? Какого дьявола лез со своими кровными в это Чудовище Века нашего – 'МММ'? Халявы захотелось? На, ешь её сейчас с кашей, жри полной мерой, только смотри, не подавись ненароком! Ты нам ещё нужен, на твоих костях в рай ехать круче, чем по центральным улицам на 'шестисотом' с лярвами в кабак! Как тут не стать верующим с тобой, блаженным. Ты же, человечишко, воистину Христос-искупитель. Как там, в Евангелии, не напомните? 'Ешьте моё тело, вот хлеб ваш, пейте мою кровь, вот вино ваше'. Может, не совсем так, но суть-то именно такова.
Невидящими глазами Борис смотрел на стену кабинета. Посидев так с пару минут он встал, подошёл к сейфу и достал оттуда бутылку заначенного коньяку, оставшуюся в неприкосновенности ещё со времён той достославной пьянки, на которой он впервые увидел девушку с удивительным именем Юля. Поставил на стол гранёный стакан, наполнил его наполовину и выпил коньяк залпом, как будто это была простая водка. Достал сигарету, закурил и стал задумчиво пускать кольца в потолок, стараясь пустить их как можно больше с одной затяжки. Мне, как автору, неизвестно, о чём именно он думал в этот момент. А если откровенно, то и знать не хочется: у каждого человека есть неотъемлемое право хоть на часок, да что там часок!.. хоть на пару минут побыть с собой наедине. Не собираюсь я отказывать в этом праве своему герою, уж извините.
За этим увлекательнейшим занятием и застал его ввалившийся в кабинет Рэм. Покосившись на ополовиненную бутылку коньяка, он сглотнул невольно выделившееся обильное количество слюны и буркнул:
– Убери пузырь от греха, отче! Не вводи в соблазн малых сих. Ибо слаб человек и грешен. Посему в Писании и сказано: 'Се, человек!' Да и пример подаешь молодому поколению наиотвратнейший! Ибо сказано верно: 'Грешен пьющий, а в одиночку хлещущий – да не избегнет же геенны огненной!'
Борис молча отмахнулся от новоявленного праведника, однако бутылку со стола убрал в стол. Потом посмотрел на Рэма и спросил:
– Привёз кого?
– Истинны слова твои… – продолжил изъясняться в архиерейской манере Рэм.
– Хорош дурака валять! Я не в том настроении. Так привёз кого, или как? поморщился Борис.
– Угу, – ответил Рэм, поняв, что его приятель сейчас действительно не в настроении поддерживать разговор в таком духе, – Пригодина.
– Самого? – поразился оперативности Рэма Борис.
– А чё с его шушерой мелочиться? – в свою очередь удивился тот, – Я его из дому прямо из-за стола выдернул.
– Ну и как он? Не возмущался?
– Какой там – 'возмущался'! По-моему, он просто обосрался. Наверное решил, что всё, пошли хватать. Его сюда, али в приёмную? Он сейчас в коридоре, под надзором топчется, – хмыкнул Рэм.
– Ну, вы хоть его того… без всяких там 'вы имеете право…'? поморщился Борис, – Он мне обосравшийся на хрен не нужен. Вонять тут будет…
– Если и обосравшийся, то только морально! – хохотнул Рэм.
– Значит, морально и будет вонять. Тоже не дело, – заметил Борис.
– Да нет, всё нормально. Он, видать, по жизни такой.
– Сюда его, засранца, давай. Работать его буду. Как говорится: 'Антошка, Антошка, common копать картошку!' – вздохнул Борис.
Беседа с Пригодиным, местным лидером РНС, заняла у Бориса по меньшей мере пару часов. Примерно через десять минут после начала разговора Пригодин, даром, что дурак, понял, что его организация в текущий момент оказалась, так сказать, 'на коне' и осмелел. От Бориса потребовалась масса усилий, чтобы обуздать сего ретивого конька-горбунка. Пару раз он едва сдержался от того, чтобы не треснуть кулаком по столу, дабы сбить спесь с Пригодина, который в своей смелости дошёл до того, что вальяжно развалившись на историческом диване осмелился закурить без разрешения. Стучать по столу, правда, не пришлось, потому что увидев пронзительный взгляд Бориса, Пригодин быстренько затушил сигарету и принял менее вызывающее положение. Сквозь сжатые зубы Борис процедил, что если организация Пригодина и нужна в какой-то степени новым властям, то уж сам-то Пригодин со своими понтами ей даром не сдался. Всё, что от него требуется, так это помощь в чисто организаторских действиях, направленных на переподчинение РНС Конторе. А после этого Пригодин, или займет в новом РНС равное со своими соратниками положение, или может катиться на все четыре стороны. Если не согласен с таким положением вещей, может катиться прямо
