единого. Сам оберфюрер приказал.
— А я сообщаю тебе волю обергруппенфюрера СС фон дем Бах-Желевского, у которого служу адъютантом. Слыхал о нем? Он мне приказал срочно разыскать графиню Бохенъскую с дочкой и доставить их к нему. Дочь графини Марианна работает в этой больнице медицинской сестрой.
Услышав имя командующего немецкими войсками, выделенными для подавления восстания в Варшаве, унтерштурмфюрер изменился. На лице его появилась угодливая улыбка, и голос прозвучал заискивающе:
— Ну как же не слыхать! Фон дем Бах-Желевский. Обергруппенфюрер. Неужели ты служишь у него? Какой ты счастливый! Боже мой, как тебе везет!
— Везет, да не всегда. Например, если бы ты сегодня успел убить Марианну Бохеньскую, знаешь, что стало бы со мной?
— Что? — раболепно заглядывая в глаза Конраду, спросил унтерштурмфюрер.
— Завтра же отправили бы на передовую воевать с русскими. А это все равно что смертный приговор без права на обжалование.
— Никак не пойму, зачем обергруппенфюреру эта Марианна? Разве у нас в Германии мало молодых и красивых девушек с чистой арийской кровью? На что ему славянка? — недоумевал унтерштурмфюрер.
— Нам с тобой не положено разбираться в подобных тонкостях. Могу только обратить твое внимание на фамилию обергруппенфюрера, вернее, на вторую часть. Разве Желевский — немецкая фамилия?
— Нет, конечно! Польская!
— Вот именно. Когда-то, еще в донаполеоновские времена, один из немецких дворян с фамилией фон дем Бах женился на польской графине Желевской. Этот счастливый брак и дал впоследствии Германии целую дюжину генералов, прославивших немецкое оружие. Одному из них, а именно моему начальнику, фюрер доверил уничтожение Варшавы. Понял теперь?
— Ничего не понял. При чем же тут Бохеньские?
— Ах да, я забыл сказать. Сестра графини Желевской вышла замуж за польского шляхтича Бохеньского. Так что генерал-полковник полиции Эрих фон дем Бах и графиня Марианна Бохеньская являются родственниками. Теперь понял?
— Вон оно что! — воскликнул унтерштурмфюрер. — За спасение родственницы он, конечно, обязательно тебя наградит.
— Надеюсь на рыцарский крест.
— Вот счастье! Боже мой, чего бы я не дал ради простого железного креста! — тяжело вздохнул эсэсовец.
— Крест ты получишь. Когда буду докладывать обергруппенфюреру о спасении Марианны, не забуду упомянуть и тебя.
И Конрад про себя подумал, что рано или поздно Он получит крест, но только не железный, о котором мечтает, а березовый.
Унтерштурмфюрер повел Кальтенберга в зал, где собрались работники больницы. При появлении эсэсовцев врачи и сестры поспешно поднялись на ноги. Худой и высокий старик в золотом пенсне, очевидно главный врач больницы, доложил по-немецки, что медперсонал в полном составе находится здесь, а все больные — в бомбоубежище.
— Из-за отсутствия тока вентиляция не работает, поэтому прошу больных долго не держать в душном бомбоубежище, — попросил он.
— С удовольствием исполняю вашу просьбу, — осклабился унтерштурмфюрер. — Генрих, возьми с собой трех эсэсманов, идите в бомбоубежище и швырните туда десяток гранат! — добавил он, обращаясь к молодому шарфюреру.
Тот поманил трех товарищей и хотел выйти, но старик в пенсне загородил им дорогу.
— Что вы делаете! — в ужасе закричал он. — Разве можно швырять гранаты в помещение, где находятся люди?
— Не только можно, но и нужно, — ответил ему шарфюрер. — Возиться с каждым по отдельности у нас нет времени, а гранаты сделают это быстро. Посторонись!
— Вы с ума сошли! — опешил старик. — Там есть люди, которых мы спасли от верной смерти, применив новейшие методы лечения, представляющие большой интерес для науки. Неужели наши труды пропадут даром?
— Убирайся с дороги! — толкнул старика эсэсовец.
— Нет, не пущу я вас к ним! — заслоняя дверь своим телом, закричал врач.
Шарфюрер вопросительно посмотрел на своего начальника. В ответ тот мигнул, и тут же прогремел выстрел. В следующую минуту четверо эсэсовцев, перешагнув через мертвое тело, вышли в соседнюю комнату. Скоро совсем близко начали рваться гранаты, а в промежутках между взрывами послышались крики людей, стон и плач, но человеческие голоса быстро умолкли, и наступила мертвая тишина. Кальтенберг посмотрел на людей в белых халатах. Все стояли, опустив головы. В их позах были отчаяние и обреченность. Многих трясло как в лихорадке. По щекам женщин катились слезы, а у пожилых мужчин беззвучно шевелились губы: то ли они проклинали, то ли шептали молитвы. Стоять перед этой толпой обреченных было невыносимо, и Конрад напомнил земляку о своей просьбе.
— Медсестра Марианна Бохеньская, подойдите ко мне! — крикнул тот.
Никто не вышел, и никто не откликнулся. Правда, Конрад заметил, как одна молодая женщина быстро спряталась за спины подружек. Унтерштурмфюрер повторил приказание.
— Марианны Бохеньской нет здесь! В нашей больнице такая не работает! отозвалась пожилая женщина.
Унтерштурмфюрер обернулся к Конраду:
— Может, ты попал не по адресу? А жаль, черт возьми, так хотелось помочь тебе! Ты ее в лицо не знаешь?
— Никогда не видел. Но мой приятель знает.
С этими словами Конрад вышел в коридор и скоро вернулся оттуда с Соколовым.
Марианна была здесь, но она боялась, что немцы будут издеваться над ней, поэтому и поспешила спрятаться. Теперь, увидев Соколова, она поняла, что здесь происходит. Глаза их встретились, и всякое сомнение исчезло…
— Марианна Бохеньская — это я! — смело подошла она к немцам.
— Вот и прекрасно! Чего же вы боялись, не откликнулись сразу? Если бы я знал, что вы родственница фон дем Баха, сам бы отвез вас к нему в Ожарув. Теперь это сделает мой друг Конрад. Но когда будете рассказывать ему, не забудьте упомянуть и мое имя.
Марианна хотя и не понимала, о чем идет речь, но, подбадриваемая взглядом Соколова, в знак согласия кивнула головой. Партизаны поспешили увести ее. Когда они проходили по пустынному переулку, Соколов посвятил девушку в свои планы. Узнав, что ее уведут в ту часть Варшавы, где нет немцев, Марианна попросила захватить и свою мать, которая осталась на улице Плоцкой, 29, в доме графа Бернацкого. Партизаны согласились, но пройти туда оказалось делом нелегким. Фашисты повсюду проводили массовые расстрелы, подрывали дома, поэтому приходилось то сворачивать на соседние улицы, то возвращаться назад. К намеченной цели они добрались только во второй половине дня. К этому времени дом Бернацких уже догорал, поблизости никого не было видно. Соколов хотел уже увести своих друзей, как вдруг из соседнего двора показались два власовца — старший лейтенант и рядовой. Они несли вдвоем свернутый в трубку огромный ковер. Партизаны старались пройти мимо, но старший лейтенант остановился и внимательно посмотрел на Соколова.
— Никак, капитан Астахов! — удивленно воскликнул, он. — Какой черт занес тебя в этот ад?
— Тот самый, который занес и тебя, — не вынимая руку из кармана, где у него лежал пистолет, ответил Соколов.
— Но ты же был в штабе армии, а не в бригаде Каминского?
— Мало ли где я был… Начальство послало меня сюда, посмотреть, чем вы занимаетесь. Вот и хожу с этим гаупштурмфюрером и любуюсь вашей работой, сказал Соколов, взглянув на дымящиеся развалины дворца Бернацкого.
— Дело рук моих ребят, — показал власовец на развалины. — Правда, ведь неплохо потрудились,
