которые открыто ругали своих незадачливых руководителей. Вечером поступил приказ сложить оружие. Батальон поручика Бохеньского выстроился перед костелом и ждал прибытия представителей немецкого командования, чтобы сложить оружие и сдаться в плен…
Передав последнюю радиограмму, Ева упаковала рацию.
— Заберите! — сказала она двум партизанам, прибывшим за ней. — Будьте осторожны. Полковник хочет сдать ее в музей в исправном виде…
Бойцы осторожно подняли рацию и унесли. Оставшись одна, Ева тяжело вздохнула. Мечта об освобождении родного города из-под фашистского ига не исполнилась. Она с тоской осмотрелась кругом, потом, взяв кусочек мела, крупными буквами написала на гладкой стене бункера, — написала на трех языках — польском, русском и немецком: «Да здравствует свободная и независимая Польша! Да здравствует наша победа! Слава советским партизанам! Смерть немецким оккупантам!»
Закончив, она вышла из бункера. Там ее ждал вооруженный боец.
— Полковник приказал сопровождать вас на митинг. Пойдемте скорее, все уже в сборе! — позвал он.
В это время к ним подошла какая-то женщина.
— Добрый вечер, Ева! — сказала она, подавая ей руку. — Какое счастье, что я застала тебя здесь!
— Что вам нужно? — резко прервала ее Ева.
— Разве ты меня не помнишь? Я Ирена. Мы когда-то учились вместе… Ну, вспомни…
— Извините, я очень спешу.
— Постой, Ева! Прошу тебя: представь меня Турханову. Я член ППР. Если останусь здесь, немцы меня убьют. Я хочу уйти из города вместе с партизанами. Помоги, ради бога! — умоляла неизвестная женщина.
— Хорошо. Пойдемте, — подумав, согласилась Ева.
Они вошли в бомбоубежище. Весь батальон Краковского был в сборе. Поляки переоделись в гражданское платье. Группа Кальтенберга, выполняя фиктивную роль немецкого конвоя, должна была вывести их из города. Чтобы обмануть фашистов, решено было смешать солдат с местными жителями, среди которых преобладали женщины, старики и дети. Они тоже пришли на митинг.
Митинг открыл Комиссаров. По его предложению собравшиеся почтили память погибших товарищей минутой молчания. Слово предоставили Турханову.
— Дорогие товарищи! Дорогие друзья! — начал он. — Сегодня мы покидаем Варшаву. Но это не означает, что мы отказались от борьбы за ее освобождение. Мы еще придем сюда. Придем не одни, а вместе с Красной Армией и войсками новой Польши. Только они смогут освободить Варшаву и весь польский народ!
Товарищи партизаны! Сражались вы храбро и умело. Чтобы разгромить врага, вы сделали все возможное и даже невозможное. И если мы вынуждены временно выйти из боя, то не по своей вине, а по вине тех, кто предал повстанцев, предал свой народ. Вы не склонили голову перед грозным врагом и уходите из города непобежденными. Честь и слава советским партизанам!..
От имени жителей города выступил представитель районного комитета Польской рабочей партии, чью фамилию по вполне понятным причинам Комиссаров не стал называть.
— Товарищи партизаны! Дорогие друзья варшавяне! Столица Польши лежит в развалинах. Погибли тысячи ее жителей. Но те, кто остался в живых, еще скажут свое слово. Они призовут к ответу истинных виновников трагедии, и над всем миром прозвучит их суровый приговор. Виновниками являются не только авантюристы типа Бур-Коморовского и его покровителей из лондонского эмигрантского правительства, но и польская реакция и немецкий фашизм. На скамье подсудимых они будут сидеть рядом, и никто из них не уйдет от ответственности.
Товарищи! Теперь, когда наша страна в трауре, мы обращаем свой взор на восток. Оттуда идут победоносные армии Советского Союза и новой, демократической Польши. Они придут. При поддержке народа они освободят не только Варшаву, но и все города и села, всю польскую землю. Да здравствует свободная Польша! Да здравствует нерушимый союз польского и советского народов!
Последние слова оратора потонули в буре аплодисментов.
Глава шестнадцатая
Наступил момент расставания. Партизаны тепло попрощались со своими друзьями, и затем Соколов по специально прорытому каналу повел их в канализационный туннель. Кальтенберг со своей переодетой командой вывел поляков на улицу и построил в колонну, чтобы провести через районы, занятые немецкими войсками. Мимо уже прошло несколько таких колонн под конвоем жандармов или эсэсовцев. В подвале остались командиры отряда и руководители антифашистских организаций района, которым предстояло перейти на нелегальное положение. За время двухмесячных боев они успели крепко подружиться и теперь обнимались как родные, желая друг другу скорейшей победы. Ева подошла к Турханову.
— Володя, с тобой хотят поговорить. Можно? — спросила она.
— Кто? Времени в обрез. Зови быстрей!
Ева обернулась, ища глазами женщину, которая назвалась Иреной. Но там, где она стояла во время митинга, ее не оказалось. Вдруг Ева увидела, что она целится из пистолета в Турханова. Раздумывать было некогда. Ева вскрикнула и бросилась к нему, прикрыв его своим телом. В пустом подвале прогремели три выстрела, и Ева повисла на руках у Турханова.
В тот же момент убийца разбила лампу и бросилась к выходу. В темноте началась свалка. На улице зашумел народ. Послышались выстрелы. Комиссаров тянул полковника к туннелю.
— Идемте, Владимир Александрович! — звал он. — Быстрее идемте!
Освещая дорогу карманным фонарем, они вошли в туннель. К ним подбежала Алина Вольская с санитарами. Еву положили на носилки. Алина даже не стала прощупывать пульс — покачала головой, тяжело вздохнула и закрыла глаза Евы.
— Смерть наступила сразу. Мы уже ничем не можем помочь… Несите ее дальше! — распорядилась Алина.
Сзади послышался шум, топот ног, ругань. Подошла группа прикрытия. В случае преследования она должна была задержать врага. Турханов осветил партизан фонарем. С ними была женщина. Она отбивалась ногами, кусалась, царапалась, стараясь вырваться из рук партизан, но те держали ее крепко.
— Товарищ полковник! — обратился командир группы прикрытия. Террористку задержали. Вот она. Настоящая бешеная собака. Всю руку искусала.
Осветив женщину фонарем, Турханов внимательно взглянул на нее. Это была хозяйка шкатулки с адской машиной, которая тогда назвалась «дочерью Голембы».
Значит, она не впервые покушалась на его жизнь. «Надо выяснить, чью волю она выполняла, — подумал полковник. — Личных счетов я здесь ни с кем не имел, значит, тут что-то серьезное…»
— Почему ты убила Еву? — спросил он как можно спокойнее.
— Она сама виновата. Я хотела застрелить вас, а она сунулась под пули, — злобно сверкая глазами, пробормотала женщина.
— Что будем делать? — спросил Комиссаров. — Возиться с ней нет времени, у партизан и без нее дел и забот по горло. Может, расстреляем?
— Нет, товарищ замполит! — возразил командир группы прикрытия. Расстрел — слишком дешевая плата за нашу радистку. Она, несомненно, агент гестапо, а мы знаем, как расправляются с нашим братом ее хозяева. Надо поступить с ней так же.
Турханов хорошо знал этого командира. До мобилизации в армию он был сельским учителем и пользовался славой добрейшего малого, который и мухи не обидит. А теперь вот готов растерзать женщину. «Война ожесточила людей, подумал с горечью Турханов. — Скоро наступит мир, и мы сделаем все, чтобы люди снова стали людьми…»
— Мы не фашисты, пытать и истязать не наше дело. Сначала надо основательно допросить ее, а
