Он осторожно отрезал монтажным ножом липкую ленту и перехватил СВД поудобнее. Проверил оптику. Дослал патрон. Прижался щекой к прикладу. Лежа здесь, он видел и слышал все, что происходило в зале. Он искренне сожалел о том, что должно произойти сейчас.
– Друзья! – продолжал президент. – В этот день я обращаюсь к вам, призывая выбрать счастливое и спокойное будущее, здоровье ваших детей и обеспеченную старость ваших родителей. Помните: ответственность за это лежит не только на мне, лидерах политических партий или министрах. В первую очередь – это ваша ответственность. И я верю – вы лучше многих понимаете это!
Зал в очередной раз взорвался овациями. Лучшего момента и не придумаешь. Он закрыл и открыт глаза, прищурился, задержал дыхание – все, как учили, – и, зафиксировав паузу между вдохами-выдохами, очень плавно нажал на спусковой крючок. Инструктор учил – в такой момент нужно думать о чем-то прекрасном и приятном, о самом прекрасном и приятном. Он поймал себя на мысли, что думает о Лене. Представил себе, будто не убивает человека, а просто проводит пальцем по ее щеке. Ему стало страшно, и он зажмурился, но пуля уже летела вперед. Его инструктор бьш хорошим учителем, а он – примерным учеником. Пуля пробила президенту горло, и вся страна видела, как брызжет фонтаном кровь, заливая его белоснежную рубашку, уничтожая единственную белую полосу на растянутом за спиной трехцветном флаге, ломая и коверкая надежды и планы, разрушая уклад жизни миллионов людей. У него затряслись руки, и тяжелая винтовка рухнула вниз, в толпу, которая продолжала визжать, но уже не от восторга, как девочки- фанатки на концерте «Битлз», а от дикого, животного ужаса, охватившего каждого, кто был в этот момент в зале или смотрел трансляцию по телевизору.
#83
Срываясь, сдирая кожу с рук и вырывая ногти, перепрыгивая с одной стальной фермы на другую, он бросился бежать. До твердого настила под куполом спортивного комплекса оставалось совсем немного – метров тридцать. Он прекрасно понимал, что не выйдет отсюда живым, но инстинкт продолжал гнать вперед. Рядом чирикнула первая пуля, за ней – вторая. Его засекли почти сразу после того, как рухнула вниз винтовка. Надо было торопиться. Он больше всего не хотел, чтобы его пристрелили как бешеную собаку. В последние годы он сам стал вершителем своей судьбы и не собирался никому отдавать это право. По крайней мере сегодня.
Площадка. Он рухнул на спину, вжавшись в железный ребристый пол. Грудь тяжело вздымалась, лицо заливал пот, ладони – в крови. Все же – возраст. Никакие тренажерные залы, никакая подготовка тут не поможет. Он не был рожден для подобных опытов, его профессия – одна из самых мирных на земле. Точнее, была. Все это когда-то было.
У него было все. Он понимал, что осталось всего минуты две, чтобы окончательно подвести итог своей жизни и поставить самому себе оценку. По здравому размышлению, конечно, уверенный «неуд». Потерял семью и работу, позволил ненависти и мести занять все внутреннее и внешнее пространство. Последние годы он лишь разрушал: разрушал уверенно и методично, с каждым разом все меньше сожалея о сделанном. Стал убийцей. Что может быть, в сущности, ужаснее и глупее? Стал убийцей. Даже больше – террористом. Он уподобился тем, кому хотел отомстить, – не зря, ох, не зря говорили мудрые, что вставший на путь мести не добивается справедливости, а лишь умножает зло.
Под рукой не было весов, чтобы понять – кто хуже, кто тут самый плохой, но это, по большому счету, и не требовалось.
За последние годы он привык выносить приговоры и сейчас собирался привести в исполнение последний. Он выдернул из поясной кобуры «ТТ» и дослал патрон. Посмотрел в потертый зрачок ствола. Что он хотел там увидеть? Бесконечность? Покой? Ответы на все вопросы? Там не было, да и не могло быть ничего. Он засунул ствол в рот и, ломая зубы, зажал его. Хотелось выть от боли. Двумя руками – так надежнее – он обхватил рукоять, протолкнул ствол себе в рот, вызвав приступ рвоты, и нажал на спусковой крючок.
Он летел куда-то, падал в безвоздушном пространстве, медленно, как огромная нелепая снежинка, раскинув лучами звезды руки и ноги. Было тихо, невероятно тихо. И даже звери замолчали.
Звери?
Звери!
Ну где же вы?
Ну скажите – хоть что-нибудь!
Звери молчали.
Звери не умеют говорить, это даже маленькому ребенку известно.
И вот он лежит.
Размякшее тело, которое когда-то могло пружинить, медленно остывает, клетка за клеткой. Под его бесформенной одеждой оседают, как пенка на вскипевшем молоке, совершенно неожиданные и даже неуместные мускулы. Над ремнем опадает сдувшимся шариком живот – любил человек мясо и алкоголь. Он умирает. Или умер уже.
#84
Москва
14 июля 2009 года, 14.00
Лена лежала на ковре перед телевизором. Ее сотрясали беззвучные рыдания. Она не знала точно, сколько времени прошло с тех пор, как она рухнула здесь и лежала без движения. Но за окном было темно. Пойми теперь – еще темно или – уже темно?
Она с трудом поднялась на ноги и, шатаясь, дошла до ванной. Рухнув на колени перед унитазом, она обняла его и снова затряслась в рыданиях. Потом ее стошнило. Потом – еще раз. «Наверное, я беременна, – подумала Лена. – Господи, какой ужас».
Ее стошнило еще раз.
Почти ползком она вернулась в комнату, достала из верхнего ящика стола диск и вставила его в компьютер. Он просил не смотреть, но уже поздно, и нет никакого смысла в запретах. На экране появился он. На фоне какой-то стены, на табуретке, с пачкой исписанных листов бумаги в руках. Строгий, невероятно серьезный. Он начал говорить.
Компьютер лениво пошуршал, недовольно крякнул и выплюнул диск. Лена взяла его и задумчиво повертела в руках. Она пошла на кухню, достала с нижней полки антикварную медную ступку с тяжелым пестиком, опустила пластиковый кругляшок внутрь и начала неистово бить. В каждый удар она вкладывала бессилие, злобу и отчаяние. Через осколки пластика, через медь ей передавалась сейчас вся боль человека, с которым она могла бы быть вместе. Весь страх человека, которому она дала обещание, а сейчас – нарушала его, ради всеобщего блага. Она понимала, что остается, наверное, последним на земле человеком, знающим всю правду.
Превратив диск в мелкий порошок, она высыпала его в мусорное ведро.
Собрав в кулак всю волю, она позвонила на работу, постаралась максимально спокойным голосом сообщить, что заболела и останется дома дня на три – не меньше.
Приняв три таблетки снотворного, Лена завернулась в одеяло и провалилась в сон. Сон без голосов, картинок и идиотских видений. Это был просто добрый сон, который спасал ее сейчас от сумасшествия.
#85
Бейрут
