И вот сейчас сидит, тупо уставившись в рукопись, которую не может прочесть уже который день, глаза болят, в висках стучит, а в трубке или пустые гудки, или равнодушный женский голос, который, как нанятый, отвечает, что Дымов «еще не подошел».
Снова набрала номер ТЮЗа – и дыхание перехватило, когда услышала:
– Алло? Да! Говорите!
Голос Никиты. Странный какой-то голос. То ли озабоченный, то ли сердитый. Но это неважно, какой он. Главное – он здесь.
– Это я. Доброе утро. Это я.
В ответ – гудки.
Что такое? Связь прервалась? Никита так разволновался, услышав ее голос, что нечаянно нажал на рычаг? Или сама Римма нажала, ведь у этой дурацкой трубки «сброс» около наушника!
Путаясь пальцами, перенабрала номер.
Занято. Еще раз – опять занято! Очевидно, кто-то успел вклиниться.
Пальцы вдруг перестали слушаться. Римма нервно потерла их, мельком удивившись, что они так заледенели.
Опять набрала номер – занято. Занято, занято, занято! Ну чем, ну кем ты там занят, свет очей моих?!
Ничего, это когда-нибудь кончится. Надо перестать дергаться и подождать. Чем-нибудь отвлечься.
Римма взяла ножницы и вскрыла конверт, присланный из Хабаровска. Внутри письмо и еще один конверт – белый, заклеенный полосочкой скотча. Развернула письмо.
«Риммочка, дорогая, миленькая, здравствуй! Что-то я так давно не получала от тебя никакой весточки, даже заскучала и затревожилась. Конечно, понимаю, что после Лидочкиной смерти тебе все еще тяжело даже думать о Хабаровске, а может, дела закрутили. Ты ведь молодая, я понимаю. Меня мои ребятишки тоже не балуют вниманием, а все же они недалеко, во Владивостоке, к ним хоть съездить можно, а ты за тридевять земель! И билет до вас сколько стоит, как вспомню, как ты потратилась, приезжая на Лидочкины похороны!.. Уж и не знаю, увидимся ли мы с тобой. Жизнь, сама знаешь, такая внезапная штука… вернее, смерть наступает внезапно. Вроде бы ждешь ее и даже как-то готовишься, а она всегда неожиданно приходит. Так и к Лидочке пришла.
Помнишь ли ты ее последнее письмо к тебе? Она посылала его как раз за неделю до того, как окончательно слегла, в апреле это было. Не знаю, поняла ли ты что-то из этого письма, кроме того, что утеряна важная бумага. Лидочка так думала, что утеряна, и очень по этому поводу переживала. А я ее недавно нашла! Ты же знаешь, какая Лидочка была осторожная и как боялась воров. И вот она пришила такой карман полотняный снизу матраса, на котором спала, и туда спрятала эту бумагу и еще какое-то золотишко, которое я тебе прислать боюсь, чтобы не украли на почте, а когда приедешь сюда, отдам с охотою, оно все твое. Тут ко мне сынуля приезжал, я его попросила кровать подремонтировать, она совсем разъехалась, и мы матрас перевернули – а там карман, в кармане же нашли и эту бумагу. Вот посылаю ее тебе. Прочти и напиши, что ты обо всем этом думаешь и что собираешься делать. Может, и правда забыть, как Лидочка советовала? Где теперь этого человека искать и зачем он тебе нужен? Но ты мне напиши все равно. Твоя любящая тетя Тома».
Римма слабо улыбнулась. Ничего не поняла! Какая еще бумага? Какое письмо от тети Лиды? Никакого письма в апреле Римма не получала. Побывала на теткиных похоронах в мае, но тетя Тома ни о чем таком речи не заводила…
Да бог с ними, с этими старушечьими бреднями! Какое они сейчас имеют значение? Сейчас ничто в жизни не важно, кроме этого номера, который Римма снова набирает, затаив дыхание.
Занято? Нет, нормальные гудки!
– Алло!
– Никита…
– Это ты? – Он на миг умолк, словно подавился, а потом с усилием выдавил: – Слушай, оставь меня в покое. Поняла? Я видел твои фотографии. Хорошо развлекаешься!
– Никита, ты что? Какие фотографии? Ты меня не узнал, что ли? Это Римма!
– Сам знаю, кто ты такая! – крикнул грубо. – С меня хватит! Один раз перепихнулись – и хватит! Иди к своему стебарю, а меня оставь в покое, поняла? Я брезгливый, извини. Все. Больше не звони, а то я скажу тебе, кто ты такая, а я женщин обзывать не люблю. Поняла? Отстань от меня! И чтоб я больше даже голоса твоего не слышал!
Гудки.
Римма мягко положила трубку. Оперлась на сжатые кулаки, надавила так, что заломило лоб.
Выпрямилась, тупо обводя взглядом стены, стол… Она была так потрясена, что даже не имела сил удивляться или негодовать на грубость Никиты.
В поисках какого-то занятия, за которое мог бы зацепиться мечущийся разум, снова взяла ножницы и аккуратно вскрыла белый конверт без всякой надписи.
Внутри оказался листок плотной бумаги, сложенный вдвое. Римма развернула его – это то, что называется гербовой бумагой. Серая сетка по белому фону, коричневая рамка. И типографский текст с пробелами, в которые аккуратненько вписаны от руки необходимые слова.
«СВИДЕТЕЛЬСТВО ОБ УСТАНОВЛЕНИИ ОТЦОВСТВА
Серия I-ТН номер 308308
Гражданин РЕЗВУН НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ признан отцом ребенка САМОХВАЛОВОЙ РИММЫ НИКОЛАЕВНЫ, родившейся 20 сентября 1967 года у гражданки САМОХВАЛОВОЙ МАРИИ ДАНИЛОВНЫ, о чем в книге регистрации актов об установлении отцовства года 1967 месяца ноября числа 2 произведена запись за номером 357.
Место регистрации – отдел загс Кировского района города Хабаровска
Дата выдачи – 2 ноября 1967 года
Внизу стояла гербовая печать.
Римма прочла бумагу дважды, но едва ли хоть одно слово дошло до нее. Только через какое-то время информация начала просачиваться в сознание – буквально по каплям.
Она всегда хотела знать имя отца – теперь знает. Как странно, что его зовут Николай Александрович Резвун – в точности как пропавшего без вести директора «Бука», компаньона и друга Григория…
Очень странные бывают в жизни совпадения.
Может быть, в другое время она порадовалась бы, что узнала об отце, стала бы думать, как его теперь отыскать, в каком городе он живет, есть ли у него семья… Сейчас на душе было так холодно, что Римма зябко обхватила себя за плечи.
С усилием выпрямилась – и опять, как заведенная, как приговоренный к смерти человек, который просит прокурора еще раз прочесть приговор, не в силах поверить, – опять набрала номер ТЮЗа.
Гудки. Гудки. Безответные гудки. И каждый – словно крик: «Уходи! Отстань от меня!»
Положила трубку – и телефон вдруг разразился звоном.
Против разума, против логики – слезы счастья так и брызнули из глаз.
Он! Никита! Он раскаялся, он позвонил!..
– Римулька? – Голос Григория – счастливый до невозможности. – Римма, с разводом покончено! Марину только что посадил в самолет. Финита!.. Все, я свободный человек. Как насчет того, чтобы прямо сегодня подать заявление в загс? Прямо сейчас!
Еще один загс? Римма рассеянно взглянула на свидетельство. Какой-то сплошной загс настал в ее жизни!
Засмеялась – сначала тихонько, потом громче, не могла удержаться, уже хохотала взахлеб.
– Эй! – Голос Григория стал испуганным. – У тебя там истерика, что ли? Римма, успокойся. Все хорошо. Теперь все будет хорошо, мы всегда будем вместе, ты понимаешь? Всегда, всегда!
– Всегда, всегда! – вторила она, задыхаясь.
– Перестань! Жди меня! Я звоню из аэропорта, но через час приеду!
Он бросил трубку, а Римма прижала свою к голове, с трудом переводя дыхание и пытаясь взять себя в
