старик.
– Прекрасный вид отсюда, прекрасный! – сказал Дэвид Капа. – Я очень рад вас видеть. Я воспользовался нашим знакомством и вашим предложением звонить, если буду в Москве, и вот, пожалуйста. Откройте, это шампанское принесли.
Хрустов, справившись с удивлением, открыл дверь, принесли шампанское в ведерке, бокалы и белую розу. Капа от предложения открыть бутылку отказался и выпроводил человека жестом. Хрустов отдирал фольгу в полном недоумении.
– Удивлены, – кивнул адвокат, – вижу. Я сам не ожидал, что приеду. Так странно получилось, человек я старый и больной и вдруг – собрался за два дня. Ну, выпьем за нашу встречу! Уважьте старика, поговорите со мной, сделайте вид, что рады.
– Да мне действительно приятно. – Хрустов поднял бокал.
– А если приятно, давайте сначала выпьем за первую нашу встречу. Тогда, на пляже, помните? В полпятого утра.
– Хорошо. Выпьем за пляж в полпятого утра, за холодное море и женщину в водорослях на берегу.
– Я думал, что она умерла, – кивнул адвокат. – Лежала совсем холодная. Я так огорчился, вот странно. Знаете, как это было? Ее вырвало, она увидела меня и стала ругаться. Я никогда не слышал, чтобы так ругались. «Гниющий заживо скунс! Блевотина обезьяны!» Ничего себе, да? А еще… «Отрыжка социализма!» – Капа смеялся не открывая рта, высоко подняв брови.
– Это она на вас так?
– Нет. Это она на Хамида, который ее топил в сундуке.
– А-а-а, – протянул отстрельщик. – Я, честно говоря, к вам в дом попал тоже из-за нее. Я пришел ее убить, а ваш китаец… кореец?
– Грустный Олень – китаец, – кивнул Капа.
– Да, ваш китаец, которого она заставила сделать ей клизму…
– Это умопомрачительная история, это восхитительно!
– Он еще не хотел отдавать мне оружие с ее отпечатками. Да… Давно это было.
– Вы его использовали? Я все хотел спросить, вы использовали это оружие с ее отпечатками?
– Да. Я все сделал, было убийство и нашли револьвер с ее отпечатками. А все равно она меня сделала.
– Как вы сказали? Сделала?
– Да. Подставила она меня и подстрелила. Долгая история.
– А давно вы видели эту женщину? – равнодушно поинтересовался Капа, отпив шампанского.
– Давно.
– А… ее подруга? Помните? Восхитительная желтоволосая женщина! Ранний Рембрандт!
– А вы, адвокат, по делу меня вызвали или просто выпить было не с кем? – проигнорировал вопрос Хрустов.
– По делу, милейший, конечно, по делу. Но, честно говоря, я рад, что нам есть что вспомнить, а к вечеру надеюсь на картишки. Согласны? Я помню, как вы играете. Доставьте удовольствие мне и моему другу. В одиннадцать здесь же.
– Адвокат… – Хрустов поставил бокал и встал. – Хочу предупредить. Я не буду работать по этим женщинам. Это раз. Не перебивайте.
– Я и не думал! – успел вставить адвокат.
– Второе. Я в розыске за убийство офицера службы безопасности. И третье. На мне три неудачные охраны. Три – это много. Первая, кстати, неудача произошла как раз в Турции, ваш знакомый Хамид-паша меня утопит, если найдет. Я и от него тогда прятался у вас, пока образ нарабатывал.
– Возьмите розу! – Длинный стебель в сухой руке завораживал, Хрустов смотрел несколько секунд на сильные отполированные ногти у треугольных шипов, потом взял розу за полураскрытую головку. – До вечера.
Хрустов ничего не сказал, пожал плечами и ушел, царапая длинным стеблем по ковру.
Осматривая квартиру Полины, Ева обнаружила старую фотографию. Две девочки, между ними – мальчик. Фотография находилась в тайнике. У книжной полки можно было убрать сбоку тонкую пластину, поддев ее ножичком. В тайнике только и поместились несколько писем, написанных детским почерком, да фотография. Аркадий разочарованно развел руками. Ничего, что могло хоть как-то объяснить принадлежность Полины к иностранной разведке, не было. Оружия не было, не было поддельных документов, в шкафах на кухне не было ничего из еды, даже чая. Пыль протерта так тщательно, что отпечатки удалось обнаружить только в ванной, на обратной стороне стеклянной полочки у зеркала.
– Чисто девочка ушла, – похвалил Аркадий.
– У нее не одна квартира, – заметила Ева. – Где-то же она сидит сейчас!
– Вот именно – сидит. Посидит до утра, подождет результатов и смоется. Или уже смылась.
– Кто из девочек – она? – всматривалась Ева в фотографию.
– Конечно, дылда справа! Кстати, исчезла не одна она. Отсутствует и Сонечка Талисманова. Мамочка написала заявление об исчезновении. Обвиняет майора Карпелова. Говорит, что он запросто мог довести ее деточку до самоубийства постоянными придирками.
– Да ее Карпелов, наверное, и прячет где-нибудь.
– Не прячет. Написал объяснительную, почему он позволил офицеру службы безопасности Кургановой Е.Н. забрать арестованную Талисманову из отделения.
– И почему? – поинтересовалась Ева.
– В целях безопасности личного состава отделения милиции и содержащихся в этом отделении нарушителей закона.
– А мне что теперь писать?
– Найдем тело, тогда напишешь.
– Какое тело? Ты это серьезно?
– А ты? Не нравилась тебе Сонечка, могла бы и профессиональную охрану к ней приставить. – Аркадий перевернул тахту и обследовал ее снизу. – Бросила девочку, босую и голодную, на улице!
– Посмотри, что под деревяшкой.
– Производственный брак, – вздохнул Аркадий, расковыряв углубление в доске.
– Тревожно мне что-то. – Ева обхватила себя руками за плечи. – Мы не там ищем, она где-то рядом, рукой подать!
– Смотри на небо и расслабься. – Далила укладывает поудобней голову Полины на одеяле, расстеленном на траве.
– Я не могу смотреть, я засну.
– Ты не заснешь, ты будешь говорить. Вообще ничего не помнишь?
– Конечно, кое-что помню. Убийство помню.
– Что?!
– Это детское такое убийство.
– Понарошку? – не понимает Далила.
– Да нет же, похороны были, помню. А чем все это кончилось, не помню. Начинай. Другое лето, мне семь лет.
– Значит, это через год, – уточняет Далила, покосившись в сторону Илии, достающего из ворота футболки свой медальон.
– Не знаю. Лора – мать Жеки, а Рая – мать Ирки. Помню Лору с синяком под глазом, помню Желтого быка – моя самая красивая выдумка… Желтый бык – рогатое солнце. Я уже тогда, в семь лет, устала жить, такое бывает? Я уже все знала.
Далила смотрит на Илию, Илия кивает головой.
– Бывает, конечно, бывает, – говорит Далила, пугаясь закатившихся глаз Полины.
