не меняла свою фамилию! Неужели не нашлось ни одной, приятнее на слух, чем Воськина?!
Я приподнимаю голову и нахожу глазами ее запрокинутое лицо, распознав в голосе близкую истерику.
– А там нет фамилий, – говорит Тили. – Там есть только имена, но ты сразу найдешь эти могилы. На каждом камне – рыба и крест. И надписи. «Здесь лежит Николушка, первый муж Рутейлы, не разрешающий женщинам и детям смеяться в полнолуние, который слишком серьезно относился к русалкам и не пропускал ни одного хвоста». А снизу – несколько цифр.
Мы молчим, глядя в небо, подбирающееся все ближе.
– Что значит – рыба и крест? – спрашивает погрустневшая Авоська.
– Это наш символ. В пещерах каменного века изображение паука и изображение женщины было почти одинаковым. – Тили отбирает у меня руку и чертит в воздухе пальцем. Сначала – удлиненную восьмерку, потом перечеркивает ее. От ее движения, как от далекого самолетика, накрывшее нас собой вечернее небо шелестит и пенится прохладой, которую потревожила моя бабушка своим горячим пальцем.
– Про хвосты – это… – Я затрудняюсь закончить вопрос. Тили мне помогает:
– Истинная правда! Он не пропускал ни одной юбки. Ужасный бабник был.
– Представляю! – хмыкает Авоська. – А что на других двух камнях написано?
– Справа от Николушки – у него желтый камень – лежит Гришаня – серый камень. Написано: «Здесь лежит Гришаня, редкий красавец и настоящий боец, хоть и дал себя покусать бешеной ласке». А слева от Николушки – красный камень. Под ним лежит Павлуша, мечтатель и разгильдяй.
– А слово «хоть» там написано? – не выдерживаю я длинную паузу.
– Там написано про тарелку супа, но на самом деле это были пельмени с бульоном. Он подавился пельменем и упал в тарелку лицом. Мы тогда как раз зарезали свинью, наделали пельменей. Но писать все в подробностях было бы слишком длинно. Поэтому надпись такая: «Здесь лежит Павлуша, третий муж Рутейлы, мечтатель и разгильдяй, но умный парень, хоть и утонул в тарелке супа».
– Стоп! – резко сажусь я. Стог угрожающе пошатнулся под нами. – Ты говорила раньше, что наш с Авоськой дедушка ухаживал за тобой и тогда, когда ты уже была замужем?!
– Да!.. – резко села Авоська. – Как это получается? Это получается!.. Это получается, – она вдруг перешла на шепот, – что твой первый муж – Николушка – не наш дедушка?!
– Конечно, – спокойно отвечает Тили. – Я не была замужем за вашим дедушкой. Мои семнадцать лет – помните?
Авоська смотрит на меня беспомощно. Я тоже ничего не понимаю и только пожимаю плечами.
– Значит, – закрыв глаза, рассуждает Авоська, – Николушка – это тот, который ударил Микария?
– И не только его, – грустно добавляет Тили.
– Тогда наш дедушка – Гришаня! Ты рассердилась на Николушку, он утонул в пруду, и ты вышла замуж за своего первого возлюбленного, от которого в семнадцать лет родила ребенка! Так?
– Неправильно. Я уже сказала, что подозревала в отцовстве Доломея сразу двух юношей. Я не могла выйти замуж за обоих. Хотя, конечно, одного из них я подозревала больше.
– В каком пруду? – заподозрила я неладное. – Не в том ли, в который я свалилась, когда приехала к тебе три года назад?
– Нет, – отмахнулась Авоська. – Есть два пруда. Помнишь, я ловила серебрянок? Так вот, их нужно было переселить в другой пруд.
– Да-а-а… – задумчиво протянула Тили. – После того как Николушка мертвый почти неделю проболтался в большом пруду, в нем сдохли все серебрянки. Пришлось много лет спустя переселять их с маленького. С тех пор я очень настороженно отношусь к трупам на моей земле.
Я задумалась, обдумывая вопрос, который мог бы объяснить хоть что-то.
– Тили, твой третий муж был отцом Тегенарии?
– Нет… – задумалась она, вспоминая. – Нет, конечно. Я не была замужем за отцом Тегенарии.
– Ага! Тогда скажи, были ли у тебя дети от двух последних законных мужей?
– Не было, – просто ответила Тили. – Николушка – единственный законный отец. Остальные отцы и дети – внебрачные. Уже стемнело. Может быть, пойдем домой?
– Я ничего не понимаю! – почти плачет Авоська. – На кой черт ты посылаешь меня на могилы своих законных мужей, если там нет моего дедушки?!
– Это очень сложно, – вздыхает Тили. – Он там, поверь. Он вполне хорошо лежит вместе с Николушкой. – Она задумывается и добавляет неуверенно: – Сверху.
– Тили! – Я осмотрела ее безмятежное лицо. – Сознайся, ты опять морочишь нам головы?
– Зачем это мне? – отводит она глаза.
– Тогда что получается? Наш незаконный дедушка – умер, так?
– Так, – улыбается Тили.
– Но сначала умер отец Микария? Тогда получается, что наш дедушка лежит вместе с отцом Микария, а как же… А отец Тегенарии?
– Умер, – притворно вздыхает Тили.
– А где тогда его могила?
– Там же. Но под красным камнем.
Мы с Агеленой смотрим друг на друга и начинаем дрожать.
– С-с-сверху или сниз-з-зу? – стуча зубами, спрашивает Агелена.
– Сверху, конечно, он же умер последним из всех!
– И ты тогда… Ты сдвигаешь камень с могилы третьего мужа, раскапываешь его могилу, так?.. – Я мысленно похвалила себя за то, что не клацаю зубами, как Агелена. – Чтобы подложить в нее своего очередного любовника?
– Вот и не так. Я не сдвигаю камень, потому что сначала на могиле почившего стоит деревянный крест с его именем и датами жизни. Я просто убираю крест.
– Но ты раскапываешь могилу?! – У меня предательски дрожит голос.
– Нет, – шепчет Тили. – Я ее осторожно разрываю руками! В полночь! При луне! – Теперь она резко садится, неустойчивый стожок кренится и плавно заваливается под наши визги.
Мы барахтаемся в колючем сене. Еще не совсем стемнело, но луна уже светит вовсю, наполняя наши глаза неземным блеском.
– Ну вот, теперь придется стожок собирать, – сетует Тили, подмигнув мне.
Агелена, выкарабкавшись из сена, смотрит на бабушку со страхом. Ее верхняя губа брезгливо вздернута, а глаза полны слез.
– Агелена, – строго говорит Тили. – Я тебе сказала все, что нужно. После креста я кладу на могилу камень. На камне написаны скромная эпитафия на моего законного мужа и информация о любовнике. Если ты захочешь что-то узнать, ты все узнаешь.
– Не хочу ничего знать! – кричит Авоська, сбрасывая с себя сено. – Плевать мне на все! Ты ненормальная! Ты!.. Ты больная!
Она кое-как очистила волосы и сердитым шагом пошла к дороге.
Мы с Тили плетемся за нею.
– А разве можно хоронить человека в чужой могиле? – спрашиваю я тихо.
– Это лучше, чем выкапывать предыдущего и скоблить его череп, – непонятно отвечает она. Эти слова я пойму позже, когда пообещаю похоронить Кубрика.
– А разве можно хоронить человека и не написать даже его имени на могиле?
Тили обнимает меня за плечи и прижимает к себе.
– Ты-то должна мне поверить, – говорит она. – Там все написано, честное слово!
– А разве не проще было похоронить человека рядом? Все-таки разрывать могилы руками в полночь…
– Какая же ты еще маленькая! – с грустью говорит Тили. – Разные бывают обстоятельства в жизни. Просто… первый раз – с вашим дедушкой – мне было так удобно. Если бы его смерть раскрылась, я бы оказалась в тюрьме. А второй раз… Этот человек сам попросил меня сделать так. Он все знал и сам попросил – если умрет, похоронить его в могиле моего второго мужа. Тогда мужних могил было всего две.
