смерти, и бегом в бильярдную: там нотариус шары катает.
– Гамлет, спешка в этом деле…
– Делай. То. Что. Я. Сказал, – медленно продекламировал Гамлет и потом голосом потеплей добавил: – Ты же слышал: кричать мне теперь никак нельзя, а ругаться… Я чувствую, скоро будет здесь кому ругаться и кусаться.
– Что это такое – о собственных детях?.. – решаю я выяснить, пока Авоська тащит меня почти волоком к спальне смотреть на шелк. – Что еще за случай смерти?..
А в спальне четверо девушек растянули по комнате полотно, сверкающее и переливающееся в их руках золотыми струями. Четыре метра. Это да. Но вот ширину я не оговорила. Не больше шестидесяти сантиметров в ширину оказалась мадагаскарская роскошь. Не больше шестидесяти…
– Я не желаю иметь от тебя собственных детей, по крайней мере в ближайшие двадцать лет, – сообщает мой жених, пока мы пробуем шелк на ощупь.
– Что ты будешь делать с этой лентой? – озаботилась Авоська.
– Почему не желаешь?
– Во-первых, я – отвратительный воспитатель и ужа-а-асный эгоист. Я хочу иметь твое прекрасное тело не изуродованным новой плотью.
– Можно просто обмотаться, а конец – закрепить на голове, – предлагает Авоська свой способ употребления шелка.
– А во-вторых?
– А во-вторых, у меня уже есть сын.
– Сын… Гамлета? – не сдержалась я от совершенно идиотского вопроса.
– Ему девять. Так что не одна ты мастерица сюрпризы устраивать перед свадьбой. Что будешь делать с этим грандиозным бантом? – кивнул мой жених на шелк. – Знаешь, что я думаю? Останься в том, в чем сейчас. Нет, серьезно! Ты выглядишь просто великолепно. А эту ленту прикрепи сзади, пусть волочится за тобой по земле.
– Что, вот так – в лифе, трусах и чулках?..
– Мне нравится, – пожал плечами жених.
– Авангард на грани эпатажа, – вдруг поддержала его Авоська. – Только подумай, как ты будешь визжать от восторга, разглядывая свадебные фотографии через пятьдесят лет!
– А я тоже буду этой… Ван-Тейман? – осторожно поинтересовалась я, заматываясь в шелк. Как он нежен и приятен на ощупь – больше всего это похоже на прикосновение теплого тельца виноградины!
– Я уже давно не Ван, – отмахнулся жених. – Просто Тейман. А вообще стыдиться тебе нечего. Мой прапра-пра– и так далее – приехал в Россию с мастеровыми голландцами по приглашению Петра I. Девочки! – Он хлопнул в ладоши. – Тащите булавки, у вас десять минут, чтобы закрепить эту занавеску на невесте!
Через десять минут я напоминала профессионально упакованную в целлофан статуэтку. Я могла делать только маленькие шажки – хотя от колен некоторая часть шелковой обертки расходилась пышным веером – бедра облегались им плотно, вырисовывая контуры алых трусиков.
– Может, вообще разденешься под шелком наголо? – указала на это пятно Авоська.
– Нет. Трусы у меня в тон с туфлями и с губной помадой. Пусть просвечивают.
– Букет! – осторожно протянула я руку из пышных складок шелка, топорщившихся на плечах. Голова моя тоже была окружена подобием стоячего воротника, почти целиком закрывающего лицо – этакая вуаль снизу.
– Что это такое? – отшатнулся жених от протянутого Авоськой букета. – Это что – морские водоросли?!
Впервые за все время ожидания в этом длинном тревожном дне я заметила на его лице усталость и отвращение.
– Это декоративная капуста!
– Но она же… Она же зеленая!
– Я такое и заказывала! – Отобрав у Авоськи кипенную ажурную зелень всевозможных оттенков – от бледно-салатового до темно-изумрудного, – я становлюсь у зеркала, выбирая, в каком месте обертки лучше всего смотрится зеленое пятно.
– А что, здорово! – вдруг соглашается жених.
В зеркале я нахожу его глаза и внимательно отслеживаю малейший намек на издевку. И не нахожу. Восторг и удивление!
– А бриллианты куда? – почему-то шепотом спрашивает он и присаживается. – С этим шелком действительно они не в тему.
Осторожным сильным движением он приподнимает мою ступню и снимает туфлю.
– Правильно! – одобряю я. – Босиком. И чулки снять!
Гамлет, удерживая меня за ступню, наматывает на щиколотку ожерелье, надевает туфлю и возится с застежкой.
– Походи так, ладно? – пытается он заглянуть снизу в мое лицо. – Понимаешь, друзья не поймут, если на тебе не будет ни одного камушка. Их жены, конечно, на ногах такое не носят, так что… Подпиши. – Он встает и протягивает мою бумажку, в которой прибавилось несколько строк.
Я с готовностью беру ручку. В перчатке ручка кажется незнакомым предметом. Снять перчатку? А куда тогда деть букет?..
– В случае моей смерти ты получаешь одну треть от всего зарегистрированного имущества и вкладов. По одной трети уйдет на опекунские счета детей.
– Детей?..
– У тебя – дочка. – Гамлет разворачивает меня к камину, на его столешнице удобнее всего писать стоя. – У меня – сын. Дети требуют – чего?..
– Внимания и любви! – Я подписываюсь два раза там, где он указывает пальцем.
– Неправильно.
– Заботы и понимания?
– Нет. Дети требуют денег. Сначала – денег!
– Здесь написано, что я не должна рожать детей в течение двадцати лет совместной жизни.
– Первых двадцати лет! – поправляет меня жених.
– Да какая разница? Мне тогда уже будет тридцать семь! Кто же рожает в тридцать семь?
– Вот именно! Как хорошо все устроилось, ты только подумай: рожать не надо, кормить грудью не надо! Подгузники-пеленки, слюнявчики – все в прошлом! У нас уже двое детей – тебе будет чем заняться в ближайшие двадцать лет. А потом сама подумаешь, захочешь ли ты еще раз поиграть в такое.
– А где этот мальчик? Где твой сын?
– Этот жлоб пока что очень занят. Подтачивает здоровье тещи. Мать жены решила заняться его воспитанием после смерти дочери. Сегодня познакомишься. Кстати! Почему ты не захотела, чтобы я представился заранее твоей матери? Проблемы?
– Сегодня познакомишься…
– Ты не могла слышать, как кто-то называл меня Тимоней, – вдруг, не меняя интонации, буднично сказал жених. – Меня так называл только один человек на свете. Он давно умер.
– Поговорим потом.
– Когда потом?
– Когда у нас станут общими дыхание, кровь и сон.
– Ага… То есть сегодня ночью? – уточнил он.
Когда я впервые увидела своего жениха в лесу у загниваловского пруда, он бегал вокруг большой машины, выкрикивал ругательства и умоляющим голосом просил: «Не умирай, придурок, иначе я сам тебя убью, клянусь – я тебя убью!..»
Спустившись с ели, я пошла на звуки его голоса и, продравшись сквозь кустарник, обнаружила застрявшую на проселочной дороге машину и мужчину, бегающего вокруг нее.
Стало не так страшно. Похоже, этому человеку было совершенно не до заблудившихся в лесу девочек. Из машины кто-то звал его слабым голосом. «Заткнись, Тимоня… Вытащи меня отсюда…» Бегающий
