когда защитился, полностью перешел в теорию разработок, сам подобрал себе научных сотрудников и открыл лабораторию при институте Академии наук.
– Коммерческая фирма Коупа подписала договор о сотрудничестве с концерном «Прогресс»? Если предположить, что и подписание этого контракта, и обещанная выплата миллиона долларов на исследования были предприняты только с целью получения информации, то какой именно?
– Основной секрет – технология изготовления тех самых самоликвидирующихся узлов, – кивнул Осокин. – Ракета после запуска достигает очень высокой скорости. Вокруг ее оболочки образуются так называемые вакуумные каверны, получается, что ракета мчится, практически не соприкасаясь с водой, то есть не издавая характерного шума, по которому и засекается подобное оружие. А высокая скорость достигается благодаря…
– Составу топлива?
– Так точно.
– С топливом все понятно, другое не зальешь, а вот получение сведений о внутренних микросхемах управления ведет к тому, что торпеду смогут делать в любой стране, так? Чем мы рискуем, кроме потери «ноу-хау»?
– Основная проблема заключается в том, что, как только эти микросхемы станут доступными, американцы смогут создать защиту. То есть наши торпеды уже не будут считаться оружием, они станут бесполезны, так как их действие будет нейтрализовано полностью и на большом расстоянии ультразвуковым сигналом определенной частоты.
– Когда зафиксированы первые данные об интересе к ракете иностранных спецслужб?
– Это началось не вчера, – улыбается Осокин. – В период «холодной войны» их интерес выражался в высказываниях о невозможности такого оружия. Не может быть таких вот необнаружимых торпед, и все! А поскольку военных действий с применением «Шторма» не велось, все свои предположения они могли строить только на данных от проводимых регулярно нашей страной учений. Нам известно, что они только в восемьдесят пятом подобрали двенадцать оболочек от учебных торпед.
– Благодарю за информацию. Я знаю, что нельзя выносить эти папки из Службы, может быть, я могу поработать дома на компьютере? Назовите мне имя файла по этому делу. Я надеюсь, мой доступ к особо секретной документации устроит отдел внешней разведки?
– Вполне, – еще одна легкая улыбка чуть дернувшимся левым уголком рта, – но эти данные не занесены в общий компьютер Службы. Со вчерашнего дня это дело квалифицируется как закрытое и имеет гриф «Государственная безопасность».
– Почему сведения об устройстве единицы вооружения, уже представленной для продажи, помещаются в госбез? Кто это предложил и что случилось вчера?
Офицер Осокин задумался.
– Лейтенант, – тихо произнесла Ева, зацепившись взглядом за звездочку на его погоне, – отвечайте на мои вопросы, раз уж вы для этого приставлены.
– Слушаюсь, отвечать на вопросы. Вчера после тщательного обыска помещений театра оперы и балета, а также после отработки всех точек предположительного местонахождения старшего лейтенанта Кабурова он был признан пропавшим, и дело профессора Дедова переместили в госбез. Предложено это было представителем военной разведки, их ведомство потребовало просмотра всех материалов, как только Эдвард Коуп был задержан.
Ева сразу вспомнила лейтенанта Кабурова – полноватого брюнета с явно выраженными психосоматическими проблемами. Она подъезжала утром к театру, но, обнаружив там машины от трех разных ведомств – полиция, Служба безопасности и военный джип с большим чином внутри, – в театр заходить не стала. Она только несколько секунд смотрела, как отряхивается и потягивается огромный самец немецкой овчарки, выскочивший из фургона Службы, как нетерпеливо он топчется на заваленном листьями асфальте и лукаво отворачивает черно-рыжую морду от металлического намордника.
Вечером ей позвонил дежурный Службы и передал срочное сообщение. В театре во время обыска были обнаружены ботинки, черные, кожаные, сорок пятого размера, производство Италии, предположительно принадлежащие старшему лейтенанту Кабурову. Ботинки находились в мусорном баке с отходами пошивочной продукции, бак этот стоял в подсобном помещении театра, а именно – в костюмерной. Работники костюмерной опрошены, их показания зафиксированы, Ева Николаевна может ознакомиться с ними по компьютеру, об этом побеспокоился полковник Кошмар. Никаких других следов пребывания в театре старшего лейтенанта Кабурова не обнаружено, группа, находящаяся с ним вчера вечером на задании, тоже дала подробные показания. В данный момент эти трое офицеров находятся под домашним арестом, и разрешение на их допрос нужно получать у начальника отдела внешней разведки. Сам же начальник – полковник Кнур – обещал побеспокоиться, если майору Кургановой захочется поговорить с ними лично.
Полковник Кнур, обаятельный толстяк из разведуправления. Хотя и шантажист. Ева задумалась. Почему ботинки старшего лейтенанта оказались в мусорном баке? Потому, сказала она себе через пару минут, что ботинки, вероятно, не сгорают быстро и бесследно, как одежда. Итак, брюнета, психически неуравновешенного от невыносимого сочетания балетного искусства и смертельной опасности, вероятней всего, нет в живых. Допустим, но зачем его раздевать? Есть ли в театре топка? Если есть, что в ней сжигают, насколько она велика? Кто имеет к этой топке доступ? Нет, не пойдет. Если в ней можно было сжечь тело, то ботинки бы сгорели запросто. Костюмерная… Помещение, где висит много-много костюмов. Ботинки – в бак, а костюм на вешалку. Это банально, это проходят еще на первом курсе основ криминалистики. Где лучше всего запрятать предмет? Среди таких же предметов.
– Далила! – крикнула Ева из ванной, набирая номер телефона приходящей няни. – Хочешь пойти в театр?
Они успели до начала спектакля. Возбужденная Далила, выяснив у театра по афише, что идет, тут же стала, захлебываясь, объяснять Еве, что сейчас они услышат великое контральто.
– «Кармен»! С Барычевой! – мечтательно стонала она, раздеваясь в гардеробе, и успела сесть на предложенное по контрамарке место до полного затухания люстры.
А Ева пошла за кулисы.
Она мысленно похвалила себя, что не поддалась на уговоры Далилы надеть вечернее платье и пришла в джинсах и свитере. На нее почти не обращали внимания, только высокий нервный очкарик, колдующий у пульта, прошипел, что посторонним вход за кулисы запрещен, и подозрительно уставился на нее длинноносым бледным лицом. Ева спросила, кто он, шепотом сказала, что пришла по службе, показала удостоверение и поклялась не мешать и не путаться под ногами.
– А где мне найти девушку?.. – Ева не успела назвать имя, помреж перебил:
– Надежда сегодня выходная. Оставьте ее в покое. С утра допрашивали больше часа, отвяжитесь от нее наконец!
– А Кошелкина П. М., из гардероба, – Ева очертила пальцем у себя на груди предполагаемую пластиковую карточку с именем, – сказала, что Надежда здесь, помогает натягивать декорации. Так где именно она помогает их натягивать?
Помреж побледнел еще больше и уставился на другую сторону сцены. Первые аккорды увертюры. Ева поймала девушку в рабочей одежде, та сбивчиво объяснила, как пройти за другую кулису.
– А пробежать быстренько по сцене нельзя? – Ева мечтательно посмотрела вдоль занавеса.
– Петрович вас прибьет, и еще это плохая примета.
В поисках прохода Ева заблудилась. Она пошла на громкие голоса и обнаружила в открытой двери раздевалки крупную полную женщину с ярким цветком в иссиня-черных волосах, которую под ее громкий мат и просто обидные ругательства затягивали в корсет четыре молодые женщины. Женщины, судя по одежде, на сцену не собирались, а толстушка имела на себе красное длинное платье с пышной юбкой. Шнуровку корсета этого платья и затягивали четверо женщин, причем двое из них пользовались для более сильного натяжения ногами – они скинули по туфле и упирались в полную спину ступнями. Прима вдруг взяла профессиональным громким голосом низкую ноту.
– Можно сильней, – сказала она женщинам, набрала воздуха и держала его в себе, пока женщины затягивали сильней, а Ева ошарашенно оглядывалась: ей показалось, что от голоса примы завибрировало здание. Глубокий длинный выдох и уже тихий мат. Ева пошла крадучись за этой группой, и они привели ее
