угрозы, то я не вижу иного объяснения тому, как неожиданно они встали на его сторону, забыв о гордости и амбициях. Незачем искать сказочных причин — тайный союзник, которого вы испугались, ведёт себя не как союзник вовсе.
— Ящерица, чтобы спастись, отбрасывает хвост, — сосредоточенно возразил старейшина. — Зверь, попавший в капкан, иной раз отгрызает себе лапу.
— Не голову, нет? — оскалившись, переспросил правитель. — Очень жаль, а ведь этот пример подошёл бы нам.
Старик нахмурился. Марбе медленно поднял брови:
— Неужто ты не шутил, заговаривая о союзнике? — недоверчиво уточнил он.
Старейшины сгорбились, подняв плечи, и стали похожи на хитрых, всклокоченных птиц-падальщиков, скромно ожидающих своего часа. Правитель широко улыбнулся им.
— Не о чем думать, — зазвучал его весёлый и властный голос. — Уан Каогре не ответил бы на мольбы о помощи, а уан Кереф не столь глуп, чтобы молить о ней. И хотел бы я понять, кто ведёт восточное войско и чего он хочет. Одно точно — сейчас мы не можем двинуться к крепости, оставляя неизвестной силе прекрасную возможность ударить нам в тыл. Напротив, я предлагаю отступить на велед.
— Но что нам даст отступление, мой повелитель? — сипло осведомился Голос.
Марбе смерил его неприятным взглядом и продолжил, не отвечая:
— Да, и кроме того, отправьте к чужому войску ещё одну птицу. Пусть сбросит такое послание: «Я, уан Ирил Марбе, требую: назовите себя. Даю вам срок до рассвета нового дня. Если требование не будет выполнено, я догоню и разобью наголову ваши жалкие четыре сотни, а потом уже без лишних волнений примусь за уана Керефа».
Ветер весь день, не уставая, упрямо толкал в спину; низко летели облака. Ченьхе казалось, их можно ухватить, стоит вытянуть руку.
— Какие странные, — пробормотал он.
Йнаи отозвался тотчас:
— Вестники зловещего края, где не бывал никто живой.
Небеса полнились мятущимися тенями, они слетелись отовсюду, чтобы оплакать погибшее селение. Там, где прежде стояли дома, теперь лежали обгорелые кости и куски обожжённой глины — остатки стен, под ними пряталась зола. Если и было здесь что другое прежде, добычу поделили меж собой ветер и время. Кое-где черепки сложились аккуратными кучками, словно хижины людей обратились в домики духов.
— Нужно ехать дальше, — негромко позвал советник.
Беловолосый силач всё смотрел на пепелище, лицо его кривилось в болезненной гримасе.
— Ты видишь?! — с негодованием воскликнул он. — Посмотри! Посмотри же! Все были убиты в своих домах — они, должно быть, спали, когда их подожгли. Бросались к двери в поисках спасения, и стрелы несли им верную гибель. Где, где следы честного сражения? Что, что это за войско, сотворившее такое?!
Он сбился, окинул пепелище диким взглядом, точно сейчас на его глазах повторялась бойня: пылали хижины, озаряя ночь багровым заревом, в воздухе носились искры, сухо треща, рушились соломенные крыши, кричали дети, рычали и хрипели мужчины, захлёбывались слезами ужаса и бессилия женщины да с тугим звоном пели тетивы.
Йнаи соскочил с динозавра и осторожно подошёл к сыну Каогре, остановился рядом, вздохнул.
— Я не понимаю, что за озорство: крадучись, нападать на безоружных? — хрипло пробормотал силач. — Неужто предатель, ведущий это войско, думает так добыть себе честь и славу? Да он просто грабитель и трус!
— Если б так, — с сомнением ответил советник, — разве пошли бы за ним четыре сотни летней? Не горячитесь, прошу вас — предатель изворотлив и хитёр, а сердцем копья у недруга не переломишь. Нужно понять, что увлекло людей…
— Я вызову его на поединок, и дело с концом! — запальчиво перебил Ченьхе.
Йнаи снова вздохнул и терпеливо объяснил:
— Он не примет вызов.
— Ха! Его войско тотчас от него отвернётся. Все увидят, что он лишь малодушный слизняк.
Советник застонал.
— Ченьхе! Не станет он говорить с вами при всём войске — какой трус поступит так смело, когда на его стороне сила?
— Но правда-то на моей стороне! — возмутился беловолосый.
Некоторое время Йнаи молча смотрел на него.
— Пожалуйста, — взмолился он, — поймите: правда — правдой, да только если бы она могла сама за себя постоять, не стало бы предателей. Побоится он один на один говорить с вами и от войска вас постарается скрыть или оклеветать перед ним. Вы встретитесь в шатре, окружённые его приспешниками, или в другом укромном месте. И стоит ему понять, каковы ваши истинные намерения, тотчас в спину вам вонзятся стрелы. Если не хотите погибнуть напрасно или, оказавшись заложником, связать руки уану, вам надлежит притвориться. Понимаете?
Ченьхе насупился.
— Чем тогда я лучше этого обманщика?
Советник безвольно опустил руки.
— Небеса, — пробормотал он. — Мораль хороша для женщины или девицы, для средней руки торговца или престарелого переписчика. Даже сборщику податей она может придтись к лицу. Для тех, кто их слабей, она — оковы. Для тех же, кто сильней — нет никакой морали. Разве не предательство принесло уану Каогре первый надел? Разве же не обманом он расширил землю, стравив соседей, купив проклятие для уана Каяру, о доблести и чистоте помыслов которого до сих пор поют песни и слагают легенды? Таков выбор, Ченьхе: жить в народных сказаниях об идеальном правителе или же вправду жить.
Силач лишь упрямо мотнул гривой нечёсаных и грязных волос. Йнаи скорбно улыбнулся, точно мудрец, и не ожидавший иного ответа; потёр воспалённые, слезящиеся глаза.
— Нужно сделать привал, — сказал он. — Мы давно не спали. Но не здесь, не здесь.
На границе с зоной Олли дела шли скверно. Командир приграничного гарнизона рассказал, что за прошедшие три дня группы воинов числом до кварты дважды наносили удары, как по крепости, так и в обход.
— Все атаки были отбиты, — доложил он, и в его голосе ясно сквозило довольство собою. — Вряд ли они к нам ещё сунутся — бежали, поджав хвосты.
— Не тебе об этом судить, — строго заметил первый советник, глубоко возмущённый нахальством.
Каогре поморщился, слушая перебранку.
— Атаки? — громко сказал он прежде, чем молодой летень успел придумать ответ. — Как же, стал бы уан Кабаба атаковать нас силой одной кварты! Нет, это только разведка боем, и объяснить её позже легко: дескать, мятежники. Всегда найдётся дурак, который видит себя во сне уаном.
— Нам сообщили о мятеже как раз накануне вашего приезда, — согласился командир. — Да, это объясняет…
— Легко вы отбросили их «атаки»? — перебил Каогре.
— Не без потерь, конечно, — завёл уклончивую речь летень.
Уан махнул рукой, прерывая его.
— Ступай, — велел он, а когда тот вышел, сложил ладони, точно собрался вознести молитву.
Советник долго смотрел на хмурое лицо правителя, преображённое усталостью: морщины оплели его густой сетью, перебитый нос уже не казался клювом хищной птицы. Вдохновенная ярость исчезла из глаз; выцветшие, с красными прожилками, они, будто сами себя устыдившись, спрятались за дряблыми веками.
— Стар я стал, — тихо пробормотал Каогре.
Советник усмехнулся.
— Что тело? — спросил он.
— А что — дух? — правитель растянул губы в улыбке. — Всё, что горит — догорает. Как там весены
