похоже на тебя. И сколько бы огней ни упало, оно не погаснет никогда.
Заметив осмысленный взгляд Сил'ан, он лукаво улыбнулся:
— Вот и всё.
— Но девять лет, — тихо сказал Келеф. Он казался несчастным и смотрел на человека, ожидая, что тот успокоит, словно готов был поверить любому ответу.
— И они пройдут, — заверил Хин, улыбнулся шире. — Видел бы ты себя!
— Главное, что меня не видели воины, — ответил Сил'ан и, кротко вздохнув, сел. — Ты помнишь, где лежит мой гребень?
Уан повёз червя в Город на облачной карете. Все лятхи высыпали наружу и долго махали кто лапами, кто хвостами, стоя у края опущенного моста. Синкопа, сидевший на плече мальчишки, свесившись набок, горестно вздохнул. Злодеи и те выпустили печальные струйки дыма. Твари долго летели за каретой, а назад вернулись по песку, пыльные и усталые. Хин взъерошил их мех и позволил прокусить себе руку до крови.
— Как же мы без него? — спросил паук, когда они вернулись домой. — Кто теперь будет руководить этим бедламом?
— Может, ты? — предложил мальчишка.
— Не пойдёт, — ответил Синкопа. — Конечно, я люблю распоряжаться — но изредка, когда мне того хочется.
Лятхи переглянулись и уставились на Хина.
— Я? — изумлённо переспросил тот.
— Почему бы нет, — ухмыльнулись драконикусы.
— Назначишь меня тайным прознатчиком? — попросил паук.
Мальчишка рассмеялся:
— Оставайся-ка ты лучше дирижёром.
Келеф вернулся через день. Хин заметил его не сразу — уан стоял в тени колонны и смотрел, как лятхи и человек, разбившись на пары, отплясывают бурэ под пение скрипок в лапах червей. Губы из синего металла улыбались, но мальчишке казалось, что лицо за маской печально. Сил'ан напоминал одинокую тень на чужом балу. Хин извинился перед Диезом, прервал танец и подошёл к колонне.
— Ты развеселил их, — негромко сказал Келеф, опираясь на камень. Он поднял голову и теперь смотрел в темноту, днём спавшую под потолком.
— Я уже понял, что ни «спасибо», ни «пожалуйста» от тебя не дождёшься, — улыбнулся Хин. — Порою ты проявляешь редкую изобретательность, лишь бы только обойтись без этих слов.
— Так ты хочешь благодарности?
— Да нет, — мальчишка отмахнулся. — Просто не стой как над обрывом.
Келеф опустил голову и встретился взглядом с человеком. Оранжевые глаза ласково светились в полутьме. Хин рассмеялся:
— Ты меня гипнотизируешь? — лукаво предположил он.
— Проводи меня ночью до реки, — попросил Сил'ан.
За Кольцом рек оказалось намного теплее, чем в скрипящей песком саванне, и всё же Хин чувствовал на щеках холодное дыхание ночи. Он стоял спиной к воде и смотрел на чёрный лес, шевелившийся на слабом ветру, точно огромное спящее животное.
— Знаешь, — сказал юный Одезри вслух, — местные рассказывают, что когда скрипит песок — на самом деле смеются Боги. При каждом моём шаге я слышал вой, визг, рёв. Сотни диких звуков. Но шёл ты, и пески молчали.
Тихий шелест шёлка был ему ответом.
— Обернись, — прозвучало негромко.
Хин посмотрел назад через плечо и, никого не увидев, с удивлением повиновался. Лирия выглянула из-за облаков и осветила белую фигуру недалеко от берега. Руки Сил'ан опирались на воду, что на твёрдую землю, волосы спадали на спину и плечи, реяли в воде тёмным облаком, а за ними виднелось что-то светлое, широкое.
— Хвост? — потрясённо выдохнул Хин.
— Лучше, — довольно откликнулось дитя Океана и Лун. — Но можешь называть и так.
— Зачем же обувь?
— Людям легче думать, что ноги есть у всех, и не волноваться.
Блеснув в лунном свете, Сил'ан гибко выгнулся и нырнул на дно. Хин потерял его среди стаек красных рыб, сел на траву и окинул взглядом водную гладь. Лунная дорожка, слегка наморщенная рябью, делила её пополам. Десяток минут спустя Келеф с тихим всплеском вынырнул на середине реки, перевернулся на спину.
— На тебе белое платье? — спросил мальчишка.
— Оа, — был ответ, — это только я.
Хин улыбнулся:
— А чешуи у тебя нет?
— К сожалению, — легкомысленно ответил уан, снова нырнул, проплыл под водой и показался в полосе лунного света. — Когда-нибудь ты увидишь Разьеру. Вокруг селения простираются пески, всюду, куда только хватает глаз. Угасает Солнце и, стоит подняться ветру, как из-под земли возникает удивительного тембра музыка. Позже я сыграю тебе похожую на эрху. Местные тоже сочиняли легенды, и я отправился там побродить. Оказалось, звучали сухие стволы, сохранившиеся с давних времён. В Лете не всегда была пустыня, я догадался об этом раньше истории со статуей. То, что нам рассказывают о прошлом мира, выдумка и ложь. Лие просил отступить, но я хочу понять, о чём пытается напомнить ветер, забираясь в пустотелые стволы давно умерших деревьев.
Мальчишка лёг на живот, укрылся сверху шкурой, уан подплыл ближе и повторил его позу в воде. Хин невольно рассмеялся:
— Как тебе удаётся на неё опираться?
— Так же как ходить по суше. Я просто не касаюсь поверхности, но так близко от неё, что человек не может заметить разницы.
— Паришь? — мальчишка озадаченно поднял брови.
— Без этой способности я мог бы лишь ползать, — улыбчиво согласился уан. — У меня нет костей.
— Вот как, — хмыкнул Хин, отвёл волосы за уши. — А воины всё пытались заставить тебя потерять равновесие в поединках.
— Невозможно, — согласился Келеф. — К тому же я тяжелее их раз в двенадцать, если не применять способность. Сильнее во столько же. Настоящее чудовище.
— Уже нет. Я и Синкопа слышали разговоры во дворе вчера. Стражников тронуло твоё сочувствие бедной Ценьхе. Они теперь иначе относятся к музыке. Раньше воротили носы с предубеждением, но два дня назад она яснее слов рассказала им о боли, одиночестве, бессилии, ропоте, отчаянии — о чувствах, понятных и пережитых не раз.
— Они сами себя обманули, — тихо сказал уан. — Ты-то знаешь: мне плевать на Ценьхе.
— Мне тоже, — сказал Хин. — Почему должно быть иначе? Я её не видел. Да и говорили, будто она не в себе. Что за жизнь она прожила? Мать умерла, отец вспомнил о ней лишь тогда, когда потерял наследника. Того страшнее — что за жизнь у неё была бы. Кто решил, что смерть — непременно горе? Пусть бы те, кто окажется никому не нужен, умирали ещё в младенчестве! Может ли сама Дэсмэр объяснить, зачем им появляться на свет?
Мальчишка долго молчал, потом смело посмотрел в яркие глаза:
— Я отвечу на твою откровенность. Ты спрашивал однажды, в чём моя беда. Я тогда сказал, что не знаю. Это неправда. Знаю.
Келеф молчал, Хин задержал дыхание, глядя на матово-белую в лунном свете кожу, на капли воды на ней, горящие серебром.
— Смерть кажется мне избавлением, — произнёс он, наконец, — дорогой к единственному человеку, который мог бы любить меня и понимать, которому я был бы по-настоящему нужен. Я отдаю себе отчёт, что
