пытался понять, где он их слышал, потом оставил это занятие и, приподнявшись, выглянул из полуразрушенного окопа. То, что он увидел, заставило его снова торопливо пригнуться. Очевидно, после контузии у него ослаб слух, иначе бы он не воспринимал рев тяжелых грузовиков как отдаленный, однообразный шум. Совсем рядом, метрах в ста от него, тянулся на другой берег Пянджа понтонный мост, и по нему ехали и ехали танки, бронетранспортеры, а больше всего именно грузовики, полные народу. Нашарив в песке фуражку, Аксенов прикрыл ею не успевшую загореть бритую голову и снова осторожно выглянул из окопа. Да, это были талибы, в серых халатах, в грязно-зеленых чалмах и круглых пуштунских шапках. Лейтенант отчетливо видел их лица, продолговатые, худощавые, с острыми длинными носами и миндалевидным разрезом глаз. И эти жадные черные глаза были устремлены вперед, они словно были уже там, на плодороднейших равнинах Узбекистана и Туркмении, там, где нет суровой зимы, где много фруктов, еды. А что касается проклятых неверных, а также мусульман, забывших об истинных законах шариата, — они вернут им истинную веру. Правда, не всем, тем, кого помилуют, а большинство из них достойны за свои грехи только одной участи — смерти.
Аксенов, ослабев, сполз на дно окопа, на короткое время им овладело отчаяние. Его положение казалось безнадежным, один, вдали от своих, практически в тылу врага. Лишь минут через пять лейтенант овладел собой.
'То-то они лезли так настырно. Здесь самое удобное место для высадки, прокладки моста, кратчайший путь на перевал. Ничего, дождусь темноты и уйду незамеченным. Надо посмотреть, что у меня есть.'
Короткая ревизия не вызвала у него особого восторга. Было много боеприпасов, он откопал свой автомат, ту сумку с магазинами. Зато из питания оказались только два куска хлеба, к тому же осколок пробил его фляжку, а пить ему сейчас хотелось больше всего. Пробравшись к другому краю окопа Аксенов обнаружил в метре от бруствера мертвое тело пограничника. Судя по разбитой рации на спине это был Кадыров.
'Значит, он не ушел, — вздохнул лейтенант. — А Алексей?'
Судьбу товарища он понял, осторожно выглянув из-за тела таджика. Метрах в пятидесяти от окопа Виктор увидел большой шест и на нем что-то круглое. Схватившись за бинокль, Аксенов приник к окулярам, судорожными движениями крутя верньер наводки. Да, ошибиться он не мог. Это была отрезанная голова старшего лейтенанта Владимирова. Большое, крупное тело Алексея лежало рядом. Судя по тому, что у него не было ноги, Виктор понял, как старший лейтенант попал в руки к талибам.
Опустив бинокль, Аксенов схватился за автомат, в горле судорогой рвалась наружу ненависть. Ярость требовала только одного — стрелять, стрелять и стрелять в эти чужие, жестокие лица! Лишь трясущиеся руки остановили Виктора. Он осознал, что в таком состоянии не сможет попасть даже в грузовик. Привалившись спиной к стенке, лейтенант прикрыл глаза и постарался успокоиться.
'Они не стали меня искать потому, что решили — это обычный наряд, три таджика и русский офицер. Повезло. Но что мне теперь делать? Думай, парень, думай!'
Со стороны реки послышались какие-то крики. Аксенов выглянул из своего укрытия и понял, что у одного из стареньких «Уралов», явно еще советских времен, заглох мотор. Водитель открыл капот и начал ковыряться в двигателе, пассажиры же ссыпались вниз и, оживленно жестикулируя, помогали ему бесплатными советами. Все это длилось с десяток-другой минут, потом через толпу пробился человек в сером мундире европейского покроя. Он что-то сердито закричал на шофера, тот начал оправдываться, его поддержали пассажиры. Несмотря на эту шумную защиту, офицер оказался неумолим. Властными жестами он разогнал всех в разные стороны, лично вывернул руль, и, толкаемая бывшими ездоками, машина свалилась в реку.
'Пакистанец, — понял Виктор. — Что-то вроде военного советника при этой банде.'
Оживленно обсудив происшедшее, талибы начали разбредаться вдоль колонны, с шумом и перебранкой отвоевывая себе место в переполненных грузовиках.
Этот эпизод привел лейтенанта к одной простой мысли. Неторопливо и методично Аксенов начал потрошить магазины, отбрасывая пустые в сторону, и набивая остальные под самую завязку. Остаток дня он провел, очищая от земли автомат и обдумывая свои дальнейшие действия. Когда же опустилась долгожданная темнота, Виктор зарядил в подствольник единственную гранату, тщательно прицелился и ударил как раз промеж фар ближней к нему двигавшейся по мосту машине. Получилось удачно, грузовик встал, и Аксенов долго и отчаянно поливал огнем застывшую на месте колонну, делая паузы только для того, чтобы сменить пустой магазин на полный. В эти короткие секунды он слышал со стороны моста крики душманов, выстрелы в его сторону, но не обращал на них никакого внимания. Сейчас ему было все равно, убьют его или нет, время словно остановилось: минуты и секунды спрессовались в одну концентрированную ярость. Наконец кончился последний рожок, Виктор отложил в сторону перегревшийся автомат и удивился, что еще жив. На мосту пылали как минимум десять машин. Время от времени у них взрывались бензобаки, и взрывы ярко освещали место бойни. Один из грузовиков рванул особенно мощно, и Аксенов понял, что тот вез боеприпасы. Черная линия понтонов медленно начала изгибаться в сторону течения, и двумя разорванными кусками разошлась вдоль берегов Пянджа.
На звуки стрельбы вернулась колонна из шести машин. Талибы рассыпались цепью и при свете фар прочесали берег, но никого не нашли. Аксенов к этому времени растворился в темноте, унося в рюкзаке снятую с шеста голову товарища.
ЭПИЗОД 4
'Ла илаха илля ллаху ва Мухаммадун расу-л-лахи!..'
Пронзительный голос муэдзина в этот вечер казался особенно надрывным и жалобным. Усиленный громкоговорителями, его голос проникал даже через плотные стены королевского дворца. Когда же он смолк, сквозь тишину издалека донесся отчаянный женский плач.
'Когда же это свершится?' — подумал Файяд аль-Дамани и, разогнувшись, покосился вправо. В каком-то метре от него застыл в земном поклоне Мухаммед Абдель ибн-Фейсал аль-Сабах ас-Сауд, принц королевской крови самого могущественного мусульманского государства. Он тоже медленно разогнулся, и Файяд в тысячный раз увидел этот характерный, горбоносый профиль, чересчур маленькую нижнюю челюсть, глубоко посаженные глаза. Последний раз Мухаммед провел ладонями по лицу, прошептал слова молитвы и повернулся в сторону своего самого верного и преданного друга. Эти черные как угли глаза вызвали у Файяда чувство страха и восторга, такой страстью и силой горели они сейчас.
— Почему они медлят? — пробормотал Мухаммед.
— Не знаю, ваше величество. Я пойду потороплю…
Файяд сделал движение, чтобы встать, но принц остановил его.
— Не надо. Я подожду. Я слишком долго ждал, чтобы теперь спешить.
И он, снова прикрыв глаза, начал шептать слова молитвы. Время словно замедлило свой шаг, секунды перетекали с медлительностью перебираемых Мухаммедом нефритовых бусинок в его четках. Лишь минут через десять они расслышали в коридоре шаркающие звуки шагов многочисленной толпы.
Дверь тихо открылась. Первым в комнату вошел брат только что почившего в бозе короля Фейсала и родной дядя нового правителя, Али аль-Сабах. Лицо этого семидесятилетнего седобородого старика на секунду отразило изумление, потом он упал на колени и пополз в сторону молящихся. Престарелого царедворца можно было понять, слишком разительно покои нового короля отличались от комнат других его многочисленных братьев. Здесь не было привычной восточной роскоши, оттоманок с позолоченными спинками, серебряных кальянов с золотой инкрустацией, дорогой мебели из черного дерева, сделанной на спецзаказ электроники с украшенными бриллиантами пультами управления. У Мухаммеда не было ничего! Только голые стены, молельные коврики да низенькое ложе в углу, покрытое лоскутным одеялом.
В том, что первый визирь королевства первый раз попал в стены вотчины нового короля, не было ничего удивительного. Еще полгода назад Мухаммед был на вторых ролях в иерархии королевства. Наследным принцем почившего семидесятилетнего Фейсала являлся первый его сын, пятидесятилетний
