Вильгельмом Железная Рука и Гвемар Салернский в качестве их сюзерена разделили завоеванные территории на двенадцать графств Апулии, давно стало историей. Но возможно, в маленьких горных поселениях еще жили несколько стариков, которые смутно помнили августовский день ровно семьдесят лет назад, когда Роберт Гвискар, великан в расцвете сил, получил три герцогства от папы Николая II. Оба эти события открыли новые главы в героической истории нормандского владычества в южной Италии. Теперь произошло третье. На этот раз не было ни подтверждения прав, ни распределения фьефов; но любой нормандский рыцарь и барон удостоверился со всей ясностью, что одна эпоха окончилась, а другая начинается. Эту новость не все восприняли с радостью. Прежние порядки, наследие бестолкового Рожера Борсы и его сына, оказались разрушительными для страны в целом, но привилегированным сословиям часто представлялись вполне приемлемыми и даже выгодными. Теперь, впервые за сорок пять лет, южная Италия попала в руки сильного человека, способного и желавшего править. В будущем все должно было пойти по-другому.
Год 1129-й, подлинный «год чудес» для Рожера, завершился еше одним триумфом. Статус Капулии был неопределенен с момента смерти ее князя Ричарда II в 1106 г. За восемь лет до этого Ричард признал сюзеренитет герцога Апулийского в благодарность за помощь в возвращении к власти; но его наследники, кажется, не последовали его примеру, и ни у Рожера Борсы, ни у герцога Вильгельма не хватило духу заявить о своих притязаниях. Капуя снова стала независимым государством — суверенитет которого Рожер, по условиям бене-вентской инвеституры, обязался уважать. Вопрос о том, сколько времени он бы это делал, остается открытым: Капуя, хотя и сделалась бледной тенью прошлого, не представлявшей ощутимой военной угрозы, оставалась вечной занозой и препятствием к объединению юга, что раньше или позже надоело бы Рожеру. К счастью, обстоятельства решили за него. Бесхарактерный юный Роберт, оставшись без союзников, решил, пока не поздно, договориться с соседом и добровольно признал герцога своим законным сюзереном.
Непрошеное подчинение, которое реально означало присоединение Капуи к герцогству Апулия и таким образом сделало Рожера неоспоримым хозяином нормандского юга, наглядно доказало, что все попытки Гонория поддерживать неубедительный баланс сил потерпели крах; и на это можно было ожидать гневную реакцию из Рима. Но к тому моменту, когда весть о капитуляции князя Роберта достигла Латерана, Гонорий лежал безнадежно больной; и в последующие месяцы, которые принесли герцогу Апулии величайшую награду в его жизни, папская курия занималась другими, более неотложными делами.
Еврейская колония существовала в Риме со времен Помпея. Возникшая сначала за Тибром, в Средневековье она переместилась на левый берег реки и занимала тот самый квартал, прямо напротив острова, который позже папа Павел IV выделил под гетто и где доныне стоит синагога. Сейчас этот квартал, обитатели которого медленно приходят в себя после недавних страданий, выглядит довольно убого; но в начале XII в. римские евреи благодаря своему огромному богатству являлись влиятельной и авторитетной силой в папском городе. Наиболее уважаемой из влиятельных еврейских семей была семья Пьерлеони, чьи тесные связи со сменявшими друг друга папами заставили их более полувека назад принять христианство; и с этого времени продолжающееся папское покровительство, дополненное пышностью и великолепием, которыми члены семейства себя окружали, обеспечили им такое социальное и финансовое положение, которое позволяло Пьерлеони держать себя на равных с представителями самых блестящих аристократических родов Рима.
Недоставало только одного пункта — но самого важного. Пьерлеони до сих пор не дали миру ни одного папы. С учетом всех обстоятельств подобное упущение казалось вполне объяснимым, но его следовало исправить. В течение нескольких лет взоры членов рода с надеждой обращались к самому блестящему из их отпрысков, некоему Петру ди Пьерлеони, который быстро поднимался в церковной иерархии. Он обладал всеми необходимыми качествами. Его отец был доверенным лицом Григория VII, а сам он после обучения в Париже у самого великого Абеляра стал монахом в Клюни. В 1120 г. его отозвали в Рим, где Пасхалий II по просьбе его отца сделал его кардиналом, после чего Петр последовательно служил папским легатом во Франции, а затем в Англии. Он появился при дворе Генриха I Английского со столь блестящей свитой, что, по-видимому, произвел на короля сильное впечатление: если верить Уильяму Мальмсберийскому, кардинал вернулся в Рим с таким количеством богатых даров, что поразил даже членов курии. Фактически нет оснований предполагать, что Пьерлеони был более продажен, чем другие современные ему князья церкви; наоборот, его истинная набожность и безупречное клюнийское прошлое делали его убежденным сторонником реформ.[94] Но он был одаренным, волевым и очень честолюбивым человеком; и как всякий потенциальный кандидат на престол святого Петра, имел врагов. Из них наибольшую опасность представляли последователи Гильдебранда — то, что можно назвать левым крылом курии, — которые опасались, что папа Пьерлеони вернет папство к старому образу действий и оно станет вновь инструментом — или даже игрушкой — римской аристократии; и наиболее непримиримые соперники семейства Пьерлеони, другой устрашающий выводок выскочек — Франджипани.
К началу февраля 1130 г. стало ясно, папа Гонорий умирает и кардинал Пьерлеони, который пользовался поддержкой многих членов коллегии кардиналов, большей части аристократии и практически всех низших сословий в Риме, среди которых его тонко просчитанная щедрость вошла в поговорку, имел все шансы стать его преемником. Но оппозиция не желала упускать случая. Противники Пьерлеони под предводительством Аймери,[95] которого мы последний раз встречали, когда он вместе с Ченчием Франджипани вел переговоры с Рожером II на берегах Брадано, захватили умирающего понтифика и доставили его в монастырь Святого Андрея в центре квартала Франджипани; таким образом они получили возможность скрывать его смерть до нужного им момента. Затем 11 февраля Аймери собрал в монастыре верных ему кардиналов и начал подготовку к новым выборам. Такая процедура, помимо того что она была откровенно бесчестной, являлась также прямым нарушением декрета Николая от 1059 г. и вызвала возмущение остальной курии. Бормоча проклятия в адрес «всех тех, кто проводит выборы до похорон Гонория», они сразу же назначили комиссию из восьми выборщиков от всех партий, которая, объявили они, соберется в церкви Святого Адриана — не Святого Андрея — тогда, и только тогда, когда папа упокоится в могиле.
Отказ проводить выборы в церкви Святого Андрея, очевидно, вызывался нежеланием кардинала Пьерлеони и его сторонников отдавать себя на милость Франджипани, но, когда они пробыли к церкви Святого Адриана, ситуация там оказалась не лучше. Люди Аймери уже заняли здание и забаррикадировались в нем. Разгневанные соратники Пьерлеони повернули назад; кроме того, к ним присоединились некоторые другие кардиналы, которые не питали большой любви к Пьерлеони, но возмущались поведением папского секретаря — все они собрались теперь в старой церкви Святого Марка в ожидании дальнейших событий.
13 февраля по Риму поползли слухи, что папа наконец умер и что эта новость сознательно скрывается. Рассерженная толпа собралась у монастыря Святого Андрея и разошлась только тогда, когда бедный Гонорий, дрожащий и изможденный, вышел на балкон. Это было его последнее появление на публике. Напряжение оказалось для него слишком большим, и к ночи он умер. В теории его тело должно было лежать три дня; но, поскольку выборы нового папы не могли состояться до погребения старого, Аймери не имел времени для таких сантиментов. Неостывшее тело опустили во временную могилу во дворе монастыря, а рано поутру на следующий день папский секретарь и те, кто разделял его взгляды, избрали на папство Григория, кардинала-дьякона церкви Святого Анд-жело. Он был срочно доставлен в Латерану и официально, хотя несколько поспешно, возведен на престол святого Петра под именем Иннокентия II; после чего удалился в монастырь Святой Марии в Палладио — ныне Святого Себастиана в Паллариа, — где, благодаря Франджипани, он мог чувствовать себя в безопасности.
Очаровательная базилика Святого Марка в Риме, относящаяся к IX в., пострадала, как и другие ей подобные, от барочной реставрации; но большая мозаика в апсиде по-прежнему радует глаз своим великолепием, а сама церковь кажется мирной и тихой гаванью после суматохи Пьяццо-Венезиа. Но утром Дня святого Валентина 1130 г., когда весть о смерти Гонория и вступлении на папскую кафедру Иннокентия дошла до тех, кто собрался в этих стенах, обстановка здесь была совершенно иной. Народа становилось все больше — сюда пришли фактически все высшие церковные иерархи (кроме тех, кто находился с Аймери), в том числе двадцать четыре кардинала, — а также большинство знати и такое количество горожан, сколько
